— А то что? — усмехнулась я, чувствуя, что надежда меня окрылила настолько, что смело можно целиться на головы памятникам.

— Замуж быстро выйдете! — обиженно заметил старик, а я вытащила камень, глядя в черную, зияющую дырку. Моя рука нащупала какую-то бумажку и что-то ржавое, металлическое. Я вынула бумажку, внимательно пробегая строчки: «История моей жизни. Я родился в семье каменьщика. Туннель. Тридцать семь лет.» — пыталась разобрать я корявые буквы. В конце отсыревшего письма были приветы родным и близким, а я жадно заглядывала в пахнущую сыростью дыру, пытаясь пролезть в нее. Лаз дыхнул на меня тьмой и холодом, пока я отчаянно старалась втиснуться в него.

Впервые в жизни размер имел принципиальное значение! Под руку в кромешной темноте попалась какая-то штуковина, которую я нащупала пальцами. Скребок? Вы серьезно? Я сопела, пытаясь расковырять дырку…

— Мадемуазель, — послышалось позади меня, пока я отчаянно сплевывая волосы расширяла туннель. — Вы что-то уронили?

— Ага, — бухтела я, все еще радуясь такой находке. — Честь и достоинство! Смотрите, не наступите!

— Мне кажется, что вы там ничего не найдете, — глубокомысленно заметил старик, пока я стоя на коленях пыталась подогнать туннель под мои габариты.

— Значит, в одной блохастой личности я что — то нашла, а тут прямо не найду! — огрызнулась я, расширяя туннель, а заодно и свой нецензурный словарный запас. У всех нормальных людей в голове тараканы, а у моего — блохи!

— Разве можно? Девушке так ругаться! — слышался голос за моей спиной, пока под руками осыпалась влажная земля. Земля хрустела у меня на зубах, а я умудрялась сплевывать ее. — Это же верх неприличия! Девушки ругаться не должны!

— Я — не ругаюсь, — сплюнула я волосы и грязь, вылезая из туннеля. В моих руках был ржавый скребок, а под ногтями — траурная кайма. — Я пытаюсь подобрать должные эпитеты, чтобы как можно красочней отразить ситуацию!

— Но все же! Девушке по этикету не положено использовать такие слова! — выдал камердинер, неуместно вытянувшись по струнке.

— Как вам объяснить, — приторно улыбнулась я, поправляя съехавшее платье. — Знаете, почему обои в прихожей продержались шесть лет? Потому что после того, как я их клеила, они меня бояться! Поэтому держаться из последних сил!

— А что это? — послышался голос, когда я выдыхала, предвкушая, как грязная гусеница выпорхнет где-нибудь на свежем воздухе уставшей, злобной и плотоядной самкой балабола, мечтающей откусить кому-то голову.

— Это, сударь, новый выход, — прокашлялась пухлая землеройка в моем лице, отряхивая руки. — Пожарный! Для экстренной эвакуации! Пользоваться тогда, когда начинает пригорать. Полезай!

— Сударыня, вы шутите? — высокомерно посмотрел на меня камердинер, брезгливо отряхивая рукава. — Я считаю, что это ниже моего достоинства!

— Еще раз крикнешь, — заметила я, осматриваясь по сторонам и для чего-то отряхивая остатки платья. — Ниже достоинства? Это легко исправить! Сейчас оторву достоинство и брошу на пол! Полезай! Шустренько!

Осмотревшись по сторонам, я засунула протестующего старикана внутрь.

— Если что-то не так — ори! — простонала я, заползая на локтях следом за возмущающимся дедом. — Давай, метрополитен!

— Попрошу на меня не ругаться! — обиделся старый камердинер. — Я же вас не обзывал? Это верх неприличия.

Я ползла на локтях, отталкиваясь ногами. Мне на голову сыпалась земля, застилая и попадая в глаза, но я упорно ползла вперед. Внезапно я почувствовала, как ноги шевелятся, а вперед не двигаюсь, застряв между каменной кладкой. Все! Скорый на расправу поезд отойдет в мир иной с четвертого пути!

— Ты там долго? — послышался голос бездны, когда я отчаянно пыталась выдохнуть тем местом, которое обычно не участвует в дыхательном процессе.

— Я застряла, — простонала я, пытаясь всеми силами продвинуться вперед. — У меня таз не пролазит!

— А что ты там стирать собралась? — поинтересовался ядовитый голос бездны.

— Воспоминания о знакомстве с тобой! — фыркнула я, слыша что-то вроде: «В камере никого нет! Узники пропали!». Нет, дорогие мои, еще не пропали!

— Я нашел ее! — послышался голос через пять минут, а меня чем-то ткнули в мой нежный и многострадальный филей. — Вот она! Держите ее! А то сбежит!

Люблю оптимистов. Особенно среди стражи! Меня схватили за ногу, а я изо всех сил лягнула ею, чувствуя, как прорываюсь вперед. За мной еще никогда мужчины не ползали на коленях, боясь расставания со мной. Они как бы кричали мне: «Не уходи!», но я была прекрасна, проворна и неумолима!

Через две минуты я вывалилась наружу, кубарем полетев вниз. Мой орущий колобок уже успешно ушел от бабушки, от дедушки, от озверевших стражников и от столкновения с деревом.

— Вставай! — заорала я, чувствуя себя ракетой «земля, небо, земля». Старикан охая и постанывая поднимался с колен, а я уже волокла его в сторону леса.