– Но я – не экзорцист…

Что, Северьяшка, струсил? Одно дело Есми с лица на изнанку гонять, другое – одержимая девочка… Не лезь ты в это, двоедушник. Фальшивый поп и поддельный человек. Взял деньги – уезжай. Дома Вика – россыпь веснушек, тапочки, точечка пирсинга над верхней губой… Войти, не включая свет, скинуть с себя маскарад, схватить ее, обнять, горячую со сна – завозится, попробует отвертеться, но нет уж, нет-нет, нынче помыслы мои грязны… Чувство вины притупляется, когда носишь его в себе годами. По крайней мере, сейчас оно мучило гораздо меньше, чем первое время, когда Вика твердила про измену и то, что лучше бы нашла себе кого-нибудь совсем другого. Но не искала. Била его, жалела, отдавалась. Говорила: «Я представляю, что ты – это он». Засело занозой… Так он и не знал, стал ли для нее собой и кого она зовет на самом деле, когда произносит его имя.

– Отец Северьян… – подал голос Вырыпаев. И снова выросли вокруг черные избы за косыми заборами да столбы, похожие на могильные кресты. Похолодало, что ли? Нет, просто озноб.

– Я не могу ничего обещать, но съезжу к этим вашим Руденкам.

– Руденко.

– Да-да. Завтра ночью. Другого времени не будет.

На самом деле он просто боялся передумать. А если б знал, если имел бы силы истолковать последние слова убитого Есми – передумал бы прямо сейчас.

Но будущего вторые души не прозревают.

Откуда взялось? Почему именно сейчас? Знак ли это или просто совпадение?..

Летний лагерь. Бесплатная путевка от автозавода в глушь – и воздух не то чтобы чистый, и корпуса не то чтобы новые, но достаточно далеко от города, чтобы целых три недели не мозолить матери глаза. Северу пятнадцать: угрюмый темноволосый подросток в балахоне Burzum. Северьяну – его второй душе – всего два, но он на редкость быстро учится.

Маленьким того девятилетнего мальчишку называли потому, что в отряде был еще один Влад – на пять лет старше. Влад не представлял из себя ничего особенного – не интересовался ни спортом, ни музыкой, ни книгами. Однако он обладал одним решающим преимуществом – он умел пиздеть. Перепиздеть Влада не удавалось ни сверстникам, ни вожатым, ни, скорее всего, его родителям, и это внушало страх. Беспомощность. Желание махнуть рукой и не связываться. Но нельзя было не связаться с Владом, если он решил связаться с тобой.

Маленький Владик стал жертвой не потому, что выглядел жалким в своих старых шмотках. Не потому, что подводил отряд на эстафетах и не потому, что первые несколько дней в лагере плакал по маме, братьям и сестрам. Просто Владу нужна была жертва, а маленький Владик сразу попался ему на глаза.

Все началось с пинков, тычков и обзываний, которые всем казались смешными. Северу тоже – Влад действительно пиздел с выдумкой. Все зашло слишком далеко, когда несколько ребят с подачи Влада нассали в кувшин с водой и предложили маленькому Владику попить. Он сделал глоток, изменился в лице и блеванул. Остальные умирали от смеха. Это стало началом конца.

Во время тихого часа маленькому Владику запрещалось выходить в туалет и разговаривать. Он был простужен: вытирал сопли и постоянно кашлял – остальных это бесило. Они затыкали ему рот скомканной туалетной бумагой. Что делал в это время хваленый двоедушник? Читал книгу. Заступиться означало привлечь к себе внимание Влада. Но равнодушным уродом Север тоже не был. Однажды вечером он взял маленького Владика за руку и повел его к вожатым, Олегу и Нине.

Лениво прервав поцелуй, они выслушали ситуацию и даже прониклись – позвонили матери Владика. Обремененная еще тремя детьми, та пообещала приехать через неделю: «Нет, как это забрать? Что вы за взрослые, если не можете с детьми разобраться?» Тогда они попросили позвать Влада – эту часть миссии Север взял на себя. Как только Влад поплелся в вожатскую, сам Север бросился в туалет. После ужина ему нездоровилось. Когда он вернулся в палату, маленький Владик мячиком летал между кроватями, ударяясь о них то спиной, то животом.

Север испугался. Сбежал, заперся в туалетной кабинке и сидел там с час, не меньше, пока все не утихло. Темнота и тишина его успокоили – раз спят, значит, конфликт исчерпан. К постели маленького Владика он так и не подошел.

Перед завтраком Север еще видел его живым и невредимым, только выглядел пацан так, словно его все это время тошнило не переставая. Шел ливень, все бежали в столовую, натянув на головы футболки. Место маленького Владика пустовало. Нина решила, что он испугался грозы, и отправила Севера за ним.

В палате никого не было, в остальных тоже. Оставались душевая и туалет. Вода не лилась, но Север все равно постучал, чтобы не испугать маленького Владика, если он все-таки там, и стал очень медленно открывать дверь.

Маленький Владик висел на железном крюке для одежды с обратной стороны двери. Он был легким, поэтому повернулся вместе с ней. Внизу стоял табурет – видимо, чтобы встать на него и подцепить себя к крюку брючным ремнем. Он сгибал колени: чем более глубоким становился обморок, тем ниже он опускался. Его язык и глаза выдались вперед, лицо потемнело до синевы. Он висел, вытянувшись по струнке, совершенно мертвый.

Север подтащил табурет, встал на него и обхватил маленького Владика руками. Тот действительно почти ничего не весил, или так только казалось. Север стащил его на пол, ослабил петлю ремня и рванул на улицу. Удача – вожатый Олег как раз бежал навстречу за оставленным в корпусе телефоном…

Маленький Владик вышел из комы спустя четыре дня, заговорил – через неделю. Примерно тогда же его мама попросила Севера приехать в больницу и навестить друга. Они не дружили, но Север не посмел отказать. Мама Владика пыталась сунуть ему денег и все время повторяла: «Оздоровительный лагерь, ведь это же оздоровительный лагерь…»