Первое, что было необходимо сделать заговорщикам, это выманить Царя из столицы, так как в противном случае никакая революция бы не удалась. А.А. Вырубова пишет, что заговорщики «стали торопить Государя уехать на фронт, чтобы совершить потом величайшее злодеяние»50. Казалось бы, давая возможность Царю уехать в армию, заговорщики как бы сами давали в его руки грозный механизм подавления этого самого заговора и любого бунта. Но в том-то и дело, что к февралю 1917 года верхушка армии была уже против Царя. Приказы Императора молча саботировались высшим генералитетом. Так, Николай II приказал перевести в Петроград с фронта Гвардейский Экипаж. Но этот приказ был саботирован генералом Гурко, который отдал контрприказ и оставил Экипаж на фронте. Император Николай II вторично отдал приказ о переводе Гвардейского Экипажа в Петроград, и Гурко вторично, под предлогом карантина, задержал его неподалеку от Царского Села. Только после третьего приказа Императора Гвардейский Экипаж прибыл в Царское Село. То же самое произошло и с уланами Его Величества51.

Колоссальную помощь заговорщикам оказал начальник Штаба генерал-адъютант М.В. Алексеев. Алексеев, который находился в это время на излечении в Крыму, внезапно, 18 февраля 1917 года, вернулся в Могилев. Не успел он приехать в Могилев, как немедленно направил Императору телеграмму с просьбой срочно прибыть в Ставку. Какая была необходимость для Николая II ехать в Ставку? Никакого наступления в ближайшие дни не планировалось, обстановка была спокойной. Сейчас трудно сказать, чем мотивировал Алексеев необходимость срочного возвращения Государя в Ставку, но можно с уверенностью сказать, что эта мотивировка была убедительной, так как Николай II, осознавая всю необходимость своего личного присутствия в столице, принял неожиданное решение ехать в Могилев. «Из имеющихся источников, – пишет Г.М. Катков, – неясно, почему Алексеев настаивал на личном присутствии Верховного Главнокомандующего. Баронесса Буксгевден, в то время фрейлина императрицы, в своих мемуарах совершенно определенно говорит, что Государь выехал по телеграфной просьбе генерала Алексеева, не зная, в чем именно заключается спешное дело, требующее его присутствия. Это обстоятельство обретает известное значение в связи с показаниями Гучкова Муравьевской комиссии, что дворцовый переворот намечался на март и что для осуществления его предполагалось захватить Императорский поезд по дороге между Петроградом и Могилевом. Была ли просьба Алексеева (он мог и не знать, что эта просьба передана Царю) частью подготовки к перевороту? Во всяком случае, в этот момент никаких особо важных решений в Ставке как будто не принимали, и, судя по письмам Николая II жене, он надеялся скоро закончить текущие дела и вернуться в Петроград. <…> В свете последующих событий отъезд Императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева, представляется фактом, имевшим следствием величайшее бедствие»52.

Подруга императрицы Александры Феодоровны Лили Ден вспоминала: «Однажды вечером перед обедом тетушка (которую всегда приводили в ярость сплетни, порочившие Государыню Императрицу) позвонила мне и попросила тотчас же приехать к ней. Я застала ее в чрезвычайно возбужденном состоянии.

– Рассказывают ужасные вещи, Лили, – воскликнула она. – Вот что я должна тебе сказать. Ты должна предупредить Ее Величество.

Затем уже более спокойным тоном продолжала:

– Вчера я была у Коцебу. Среди гостей было множество офицеров, и они открыто заявляли, что Его Величество больше не вернется со Ставки»53.

Полковник Мордвинов писал: «Во вторник 21 февраля 1917 года – вечером <…>, я получил от командующего Императорской главной квартиры графа Фредерикса извещение, что, согласно высочайшему повелению, я назначен сопровождать Государя в путешествии в Ставку. <…> Отбытие Императорского поезда из Царского Села было назначено около трех часов дня, в среду,

22 февраля. Это уведомление было для меня неожиданным. Я накануне только что вернулся из Царского Села с дежурства по военно-походной канцелярии, и тогда еще не было никаких разговоров об отъезде. Внутреннее политическое положение было в те дни особенно бурно и сложно, ввиду чего Государь все рождественские праздники, весь январь и большую часть февраля находился в Царском Селе и медлил с отбытием в Ставку»54.

Дворцовый комендант Воейков свидетельствовал: «В 5 часов был кинематограф в Круглом зале Александровского дворца. <…> Когда кончился сеанс, я проводил Государя в его кабинет. По пути Его Величество обратился ко мне со словами: "Воейков, я решил в среду ехать на Ставку". Я знал, что Государь имел намерение ехать, но думал, что момент этот – не подходящий для его отъезда, и поэтому спросил, почему он именно теперь принял такое решение, когда на фронте, по-видимому, все спокойно, тогда как здесь, по моим сведениям, спокойствия мало и его присутствие в Петрограде было бы весьма важно. Государь на это ответил, что на днях из Крыма вернулся генерал Алексеев, желающий с ним повидаться и переговорить по некоторым вопросам; касательно же здешнего положения Его Величество находил, что по имеющимся у министра внутренних дел Протопопова сведениям, нет никакой причины ожидать чего-нибудь особенного»55.

Вырубова: «Государь пришел очень расстроенный. <…> Пили чай в новой комнате за круглым столом. На другой день утром, придя к Государыне, я застала ее в слезах. Она сообщила мне, что Государь уезжает. Простились с ним, по обыкновению, в зеленой гостиной Государыни. Императрица была страшно расстроена. На мои замечания о тяжелом положении и готовящихся беспорядках Государь мне ответил, что прощается ненадолго, что через несколько дней вернется»56.

То же самое пишет другая подруга Императрицы Александры Феодоровны Юлия Ден: «Государь намеревался остаться с семьей, но однажды утром, после аудиенции генералу Гурко, он неожиданно заявил:

– Завтра я уезжаю в Ставку.

Ее Величество удивленно спросила:

– Неужели ты не можешь остаться с нами?

– Нет, – ответил Государь. – Я должен ехать»57.

Таким образом, мы видим, что на срочный отъезд Царя в Ставку повлияли два человека – генералы Алексеев и Гурко, то есть фактически два главнокомандующих. Чем они мотивировали необходимость такого скорого отъезда, до сих пор остается загадкой, но то, что этот отъезд был частью какого-то большого общего плана, не оставляет сомнений. Здесь хочется привести слова генерала Н.И. Иванова об Алексееве: «Алексеев – человек с малой волей, и величайшее его преступление перед Россией – его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы, Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более что войска на фронте стояли спокойно и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие не могли бы и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева»58.

Около 19-го-20-го февраля великий князь Михаил Александрович приехал к Царю и убеждал его уехать в Ставку, так как «в армии растет большое неудовольствие по поводу того, что Государь живет в Царском и так долго отсутствует в Ставке»59.

Конечно, Николай II знал, насколько его брат подвержен различным влияниям, чтобы прислушиваться к его советам, но сам факт того, что великий князь озвучивал чьи-то мысли с такой настойчивостью, внушая Царю мысль об отъезде, говорит о многом.