Ха. Я — странный. Зацелую насмерть. Высушила зараза без всяких червей. Батюшка наш говорил, что у любви нет причин, что все, что имеет причину — это не любовь, а корысть. Знал значит. Теперь и я знаю.

— Ну раз я хороший, то пойдем, камень твой покажу.

— Я не могу доверять хаосу.

Но ручки опустила.

— Но хаос же тебе доверяет.

Что я несу, Господи.

— Хаос не уважает причин и следствий. Ты же паладин хаоса и должен знать свою стихию.

Вот, похоже она просит. Хочется мышке моей, чтобы все было хорошо и я должен культурно и безопасно закруглить к тому, на что она уже согласилась. Только я же рыжий.

— Единственное, что не нуждается в причинах и следствиях — это любовь. Я люблю тебя. Назови свое настоящее имя.

Не ожидал от себя такого, но если уж быть паладином хаоса..

Грохнуло с ясного неба так, что я чуть с канистры не свалился. Девушка закрыла глаза, поднялась над тропой на метр и засияла. Да, она просто взлетела и засияла. Не успел я подобрать челюсть, как все вернулось в норму. Сияние исчезло, а она опять была на тропе ножками.

Только прыгала как обезумевшая коза и выкрикивала «Да!», «Да!» Мы с канистрой любовались. Но недолго.

— Меня зовут Тропатра Треналисса Трю!

Моя волшебная коза выкрикнула это и одним прыжком оказалась впритык. И я ее обнял. Вот обнял я ее. И поскольку сидел, она легко достала до моего уха и горячо шептала в него:

— Система сообщила, что теперь я могу стать матерью нового мира. Слышишь, хаос? Я. Могу. Стать. Матерью. Нового. Мира.

Что-то в этом было неправильно. Она как бы через меня общалась с придуманной мной же стихией. А может и не придуманной. Любви не нужны причины и ей плевать на следствия? Да. Значит хаос в моем лице налицо. Присутствует в полной мере. И что за система такая?

— Мама назвала меня Иваном, но настоящее имя хаоса — Рыжий. Тебя же я стану звать Мышка. Ты родишь мне новый мир. Здесь правда кругом крапива и комары, но тут два шага…

— Да, я знаю, портал! Идем скорее к менгиру. Вставай! Побежали.

Меня рванули за руку с не девичьей силой. Бежать пришлось очень быстро. Скорость будущей матери нового мира тоже была не девичьей.

— Где? Куда? Быстрее показывай!

— Вон под теми соснами родник, от него вверх 50 метров на холмик.

Давно так не бегал, но не отстал, мышь летучая моя встала столбиком у камня. Да, на камне были какие-то поцарапки. Может это и называлось рунами. Я не спец. Однако нас тут ждали три странных субъекта. Мышь всплеснула руками:

— Ой, гномики!

Субъектов такое обращение покорежило.

— Мы не гномики, мы дворфы.

Были они мне по пояс. Морды жутко серьезные. Двое с топорами, один с посохом. Но мне было все равно, потому что у меня была любовь. Любовь моя направила свои маленькие ладошки в сторону этого цирка лилипутов, но я задвинул ее себе за спину.

— Что за уроды на моей земле!?

В конце концов паладин хаоса должен иногда грохотать голосом нечто подобное. Гномики поморщились.

— Ты себя, бабазяк, не видел. Найди реку со спокойной водой, загляни в нее и ужаснись.

А затем старикан с посохом дунул, плюнул и хлопнул ладошкой по макушке камня. «Рыжи-и-ий», — закричала Мышка удаляясь далеко далеко за край. Вселенная выгнулась сытой кошкой: «Мурмурмр» и нас разнесло в противоположные ее концы.

Я лежал голый на широкой кровати в чужом совершенно месте. На меня смотрела склонившаяся Мышка. Моя Мышка, только грудь ее была в три раза больше. Тяжелая такая. «Ви-та-лик», — томно пропела любимая. Какой на хрен Виталик!?

Я резко сел, но ударился лбом в потолок. Точнее я попытался резко сесть и ударился лбом в крышку гроба. Да. Судя по тому, что я мог ощупать вокруг, я лежал в гробу. Под головой подушечка. Сходил за водичкой, Рыжий.

Кого там живым похоронили? Гоголя. Что сделал Гоголь? Перевернулся. Ну Гоголь в гробу перевернулся, а я не стану. Так удобнее гораздо, лицом вверх. Я лучше помолюсь. Потому что больше в гробу делать-то и нечего.

Отче наш, да, Отче Всего Сущего, иже еси на небеси. Да! Там где-то есть небеса! Стоп, не отвлекаемся. Да святится Имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя… Так. Бог — есть любовь, и значит Бог — это хаос! Точнее Бог — это хаос во мне! Стоять, я сказал, не отвлекаемся.

Да будет воля Твоя как на небе, так и на земле. Да. И там, и здесь, в этом гробу пусть тоже будет воля Твоя. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Да, даждь нам днесь всего всего. И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим. Вот, как там батя возглашает «За ненавидящих и обидящих нас, Господу помо-олимся». Помолимся. Всем оставляю, даже гномикам козлиным оставляю, Боже. Но шо за Виталик!?

Замри, башка. Молимся строго не отвлекаясь! И не введи нас во искушение. Вот не введи нас, Боже, во искушение, а если мы уже там, так выведи, пожалуйста, побыстрее. Но избави нас от лукавого. Да, избави. Все, помолился. А на крышке гроба прямо перед носом загорелась белая надпись: