Это моя история.

Это наша история.

Я рос суровым, грубым, диким и безумным, как и мы все в Wu-Tang, и смерть всегда была частью моей жизни.

Я помню, как впервые увидел, как кто-то умирает. Мне было четыре или пять. Мы с мамой были дома. С улицы доносилась «Loving’ You» Минни Рипертон, игравшаяся на радио. Казалось, что всякий раз, когда происходил какой-то пиздец, всегда была музыка, которая его сопровождала.

А в Парк-Хилл постоянно что-то происходило. Тогда меня привлек какой-то переполох за окном – я едва мог дотянуться до подоконника, чтобы выглянуть на улицу. Собралась толпа, поднявшая такой шум, что мы с матерью вышли из дома посмотреть, что происходит. Толпа становилась все больше и больше, и мать посадила меня к себе на плечи. Я оглядел двор и улицу. Все мои соседи, а также половина дома 260 Парк-Хилл Террас были снаружи.

Вскоре появились копы, пожарные и скорая. На крыше соседнего дома – 280 Парк-Хилл – стояла молодая женщина и собиралась спрыгнуть. Она разговаривала сама с собой и кричала на всех, пока копы пытались уговорить ее спуститься с карниза.

Я помню, как смотрел на нее, пока у меня не затекла шея. Я не понимал, что происходит и что произойдет дальше. Поначалу казалось, что с ней все будет в порядке. Она выглядела так, словно на самом деле не хотела убивать себя, но все же что-то останавливало ее от того, чтобы просто спуститься с карниза. Я все еще вижу ее лицо – измученное, искаженное отчаянием, – ее широко раскрытые глаза, уставившиеся на толпу семью этажами ниже.

Затем, не сказав ни слова и не предупредив, что ей надоело устраивать спектакль, она прыгнула – или подскользнулась и упала. Я так и не понял.

Она замахала руками и упала так быстро, что я едва успел ее заметить. Сначала она ударилась о забор, потом приземлилась на ступеньки у бокового входа. Хлынула кровь, люди закричали, а полицейские и медики подбежали к окровавленному трупу. Все присутствующие, включая меня и маму, просто стояли и смотрели на тело в шоке и недоумении, пока врачи готовились ее увезти.

Звук удара о бетонные ступени будет резонировать во мне вечно. В то время я не мог понять, что может заставить кого-то покончить с собой. Пятилетний ребенок не всегда в состоянии осознать увиденное, но я чувствовал, что именно этот момент заставил меня разобраться в себе. Мне впервые пришлось задуматься о жизни и смерти.

Я один из множества детей Парк-Хилла. Кажется, что бедные люди всегда начинают с самого низа. Либо тебе удастся выбраться, либо придется застрять там на несколько поколений. Я знаю людей, которые живут на районе всю жизнь. Они никогда не двигались, никуда не уезжали, не исследовали мир за его пределами. Наверное, они довольны такой жизнью, но я рано понял, что это не для меня.

Только чистые сердцем выходят из гетто. Для меня это значит, что нужно по-настоящему верить в то, кто ты есть, и затем сосредоточиться на себе, а еще постараться не причинять никому боль, пытаясь выбраться. Ты не потакаешь никому, не делаешь гадостей и не отпихиваешь другого, чтобы вырваться вперед.

И ты выбираешься оттуда, полный решимости, сильной воли и настойчивости на пути к тому, во что веришь. Если ты действительно веришь, что можешь стать врачом, и ты учишься на врача – это и есть чистое сердце.

Я стал автором песен, хотя в моем мире были наркотики и куча смертей, и прочая хрень, но, невзирая на всю эту драму, я оставался чист сердцем. Я никогда не продавал наркоту беременным женщинам. Я помогал старушкам спускаться по лестнице. В этой странной неправедной обстановке мне удавалось сохранять свои моральные принципы. И несмотря на то, что я занимался дерьмовыми делами, у меня все же оставались границы, которые я бы никогда не пересек.

Я знаю людей, которые прошли через реальное дерьмо, они были ворами и убийцами, а затем изменили свою жизнь, нашли работу, завели семью и склеили черепки своей жизни. Ты можешь думать, что из-за того, что ты убил кого-то, с тобой покончено, чувак, и что тебя это будет трогать всю оставшуюся жизнь. Но может быть и по-другому. Если человек случайно причинил кому-то боль или совершил нечто ужасное, он всегда в состоянии исправить это, начав жить от чистого сердца, выбирая праведность, а не мусор.

Я сделал свой выбор.

Моя мать родом из Браунсвилла, Бруклин. Она выросла в том же доме, что и мать Raekwon на 1543 Ист-Нью-Йорк-авеню, в Говард-Хаузес.

Кварталы Браунсвилла были самые дикие в то время. Спросите любого ньюйоркца, какая часть Бруклина самая суровая, и они ответят Браунсвилл.

По некоторым кварталам ты мог пройтись, по некоторым – нет. Однозначно нельзя было пройти ни через Браунсвилл, ни через Форт-Грин, ни через Пинк-Хаузес. Там в воздухе витали напряжение и насилие. Там всегда бывали не только драки, в которых нескольких человек порежут или заколют, но и перестрелки, иногда все это происходило одновременно. Вот почему я не люблю возвращаться к своим старым кварталам; я чувствую, что духи моих старых товарищей взывают ко мне. Они до сих пор остались в районах, в которых их убили.