– Тёмная ночь. Кровосос тащит за собой сталкера в канализационный люк, - хриплый тенорок выбился из общего шума.
– Тот отбивается изо всех сил, орет матом...

Концовка анекдота потонула в начальных аккордах музыки, хлестнувшей по ушам. Тяжелый рок селевым потоком накрыл задымленный зал. Оглушительные низы, которым вторила стеклянным звоном посуда, оставшаяся без внимания на столах, заставили Нику оторваться от разглядывания защитного артефакта: на шее Глухаря дрожала в свете прожекторов капля воды, подвешенная на цепочке.

В тумане, в сплошном дыму, под оглушительный свист стриптизерша выскочила как чертик из бутылки. В полной сталкерской экипировке, в тяжелых ботинках, зашнурованных почти до колена, в защитных штанах и куртке, скрывающей до поры за нагрудником девичьи прелести, в кожаных перчатках, в черной повязке, знаком отрицания затянутой на лбу, - в ней не было ничего женственного. Звериная грация и упрямо сжатый алый рот - неприступная и оттого еще более желанная.

Гремел тяжелый рок, постепенно освобождая девушку от верхней одежды. Скупо, по-мужски - ни одного лишнего движения - они и раздевалась так, что стихли и голоса и свист. Сотня глаз, подогретых спиртным, не отрывали взглядов от помоста. За курткой обнаружились не по-женски округлые плечи, плоский живот. Когда в зал черной вороной полетел кожаный бюстгальтер, словно высокой груди с торчащими бусинами темных сосков стало в нем тесно, - зал исторг мучительный утробный вой, как голодное чудовище перед стремительным броском.

В руках у стриптезерши неожиданно возникла потертая, так хорошо знакомая многим сталкерам фляга - именно такая, видавшая виды и побывавшая во многих передрягах - с погнутым боком и обшитым кожей днищем. Девушка запрокинула голову и струи воды, задерживаясь на торчащих сосках, срывались на живот, катились вниз, теряясь в кожаных трусах.

Единственная, кому не было никакого дела до того, в какой позе снимала с себя стриптезерша трусы, была Ника. Она смотрела на то, как из полуоткрытого рта Глухаря, застывшего напротив вполоборота, катится тягучая нескончаемая слюна. Смотрела и не могла оторваться. Наверное, если бы по потолку полз таракан, он также притягивал бы взгляд. Но вполне возможно, не вызывал бы такого мерзкого чувства.

Пытаясь избавиться от волны отвращения, постепенно накрывавшей ее с головой, Ника прижала к боку руку - там, в уютной кобуре покоился ПМ - первый, но не единственный подарок Красавчика.

– Левша, это интересно, - всякий раз говорил он, когда вывозил ее в ближайший лесок на импровизированное стрельбище. Красавчик от души веселился, наблюдая за тем, как она училась стрелять из подаренного пистолета, - левша - сюрприз для врага. Ты главное, меньше переживай, когда нажимаешь спусковой крючок - это тебе не автомат - пусть пуля за тебя поволнуется.

Вот так. Теперь Красавчик там, в мышеловке, ждет от нее помощи и каждая минута приближает его к смерти. А она сидит в баре, помахивая белым платочком вслед уходящему поезду - уместное сравнение - время идет и никакого толку.

– Хороша Лялька, - Глухарь наконец развернулся в ее сторону и потянулся за бутылкой водки.
– Вы ведь подружки. И как она, вообще? Я имею в виду в жизни? Такая же... горячая?

Да, они были знакомы с Лялей. Их познакомил Красавчик год назад, чтобы помочь Нике прийти в себя после того случая. Вот уж поистине: кого не любят мужики, того любят женщины. Лялька хорошо к нему относилась, однако предпочитала держаться подальше. Вполне возможно, что-то у них и было, но Ника предпочитала не знать ответа на этот вопрос.

Да, и в обычной жизни Лялька была такой же - брутальной и независимой. Но Глухарю об этом говорить не хотелось.

– Сколько он сможет продержаться в мышеловке?
– спросила Ника, оставив его вопрос без ответа.

– Смотря какая мышеловка, - без зазора совести пояснил Глухарь.
– День. Два. Максимум пять. Кто это выяснял?

– Глухарь, - она вскинула на него больные глаза, - забудь про все. Что было, что будет. Помоги ему. Ты ведь человек. Тебе зачтется, - и добавила обреченно, ловя ускользающий как рыба в проруби взгляд.
– В конце концов, меня проводи! Я пойду с тобой!

Минута, если не больше, он таращился на нее. Потом вдруг запрокинул голову, обнажив свободную от волос шею, и захохотал. Кадык заходил ходуном, в горле что-то булькало.

Ника машинально прижала пригревшуюся на боку кобуру. Неожиданно сильно, до дрожи, захотелось выхватить ПМ и разрядить весь магазин, все восемь патронов прямо в горло, колышущееся от смеха.

Будто вняв ее чувствам, Глухарь успокоился. Вытирая выступившие на глазах слезы, он хмыкал, вспоминая причину веселья.

– Баба в Зоне, - давясь от смеха все повторял он.
– Додуматься надо. Вряд ли во всей Зоне сыщется хоть одна. Я, конечно, не имею в виду мертвяков, оставшихся там от прежней жизни. Повести бабу в Зону... на подобное даже такой говнюк как Грек, и то не пойдет...

– Глухарь...
– Ника и не заметила как у стола возникли двое сталкеров, изрядно поднабравшихся и по всей видимости разгоряченных стриптизом.

– Слышь, Глухарь, - тот, что был покрепче и потрезвее не отрывал от Ники прямого взгляда.
– Твоя девушка, Глухарь?

– Не-а, - пожал плечами Глухарь.
– Не моя. Ничья теперь. Бери, если хочешь.

– И возьму.
– Тот, что был пониже и пьянее, сделал шаг и положил тяжелую руку Нике на плечо.
– Пошли что ли. Имей совесть, девушка. Мы тут люди, между прочим.