— Хорошо, что отец не был фанатом Толстяка Арбакла. [22]

Он усмехнулся и заглянул в видоискатель.

— Знаете, — серьезно сказал он. — Сато был просто счастлив сделать о вас фильм. Говорил мне, этот фильм станет венцом его карьеры. Я тоже был счастлив. Я бы впервые стал оператором в художественном фильме. Даже, может, вторым режиссером поработал бы. Ладно, что уж теперь.

И тут Тонда, по-утиному сердито переваливаясь с боку на бок, вернулся к съемочной группе:

— Ну, лентяи, вы своего добились. Сэнсэй Ли-Ан говорит, что времени на интервью уже нет, вы слишком долго возились с аппаратурой. Ей нужно подготовиться к матчу. Так что я упустил возможность поговорить с фаворитом в продвинутом свободном ката на колясках. Валите обедать. Может, хоть это у вас получится. — Глаза на маленьком пухлом личике просто горели. Наверное, существуют курсы, где режиссеров учат закатывать истерики. — Всем через час быть на месте и приступить к установке аппаратуры у третьего ринга. — Он повернулся, намереваясь умчаться, но не получилось: он треснулся головой о торчащую консоль затенителя. — Проклятье, — рявкнул он, одной рукой хватаясь за голову, а другой валя осветительную стойку на пол. Рассерженным колобком Тонда стремительно укатился с площадки, пока вся съемочная группа почтительно сдерживала смех.

— Итак, Брандо, — спросил я, — я только что наблюдал подлинного гения в расстройстве?

— Нет, — рассмеялся Набико, — великий режиссер никогда не налетит на консоль затенителя. Говорят, Одзу ни разу не задел ни один осветительный прибор, настолько хорошо знал, как делается фильм. — Набико заговорщически усмехнулся.

Пока мне этот помощник оператора безусловно нравился.

— Может, перекусим? — спросил я, неумело пародируя бормотание Марлона Брандо на японском. Набико смутился, подтверждая мои подозрения о собственном таланте пародиста.

— Было бы неплохо. Но времени в обрез, — ответил Набико.

Когда мы выходили из зала, я краем глаза заметил трех странных мужчин в черном, окаменевшими стервятниками торчащих на вершине трибуны. Человек в Шляпе сидел посередине, его молчаливые спутники — по бокам. Когда я проходил мимо, он медленно кивнул. Нервирующий, даже угрожающий жест, едва уловимый.

Но я быстро выкинул это из головы. В дурные приметы верят старухи и крестьяне.

Мы пошли в ближайший ресторанчик под названием «Прекрасный улов». Сочетание американского спорт-кафе и традиционного суси-бара — возможно, истинное воплощение современной Японии, если вы приверженец удобных банальностей.

Мы разулись, и к нам подошла хозяйка: в белом шелковом кимоно в стиле юдзэн, [23] которое стоило кучу иен, и бейсболке «Великаны Ёмиури» баксов за двадцать. Хозяйка провела нас к столику и пригласила разместиться на циновках, которые выглядели точь-в-точь как подушки с сидений на трибунах «Денвера Бронко». [24] Я осмотрел картины суйбоку [25] и кабельное телевидение: показывали реслинг по регламенту Всемирной федерации реслинга.

— Ну и обстановочка.

— Да, — вздохнул Брандо. — Некоторые пожилые японцы считают ее почти богохульной, а большинство молодежи — слишком допотопной.

— А вы?

— Ну, еда здесь неплоха, — ответил он.

Я оценил его глаз на эксцентрику. Мою ситуацию он бы сразу понял. Я, конечно, не собираюсь обсуждать ее сейчас. Но он, кажется, нормальный парень, и я расслабился.

— Вы хорошо знали Сато? — спросил я как бы между прочим.

Набико оторвался от меню и посмотрел мне прямо в глаза.

— Я смотрел все его фильмы. Многие из них — десятки раз. Я прочитал все статьи, которые были о нем написаны. Я разговаривал с десятками его коллег и с людьми, которые знали его вне… профессиональной сферы, скажем так. Я три года ему писал и подростком даже пытался пробраться на съемочную площадку, когда он снимал около Кобе. Наверное, можно сказать, что я тогда был одержим.

— Ну, я в курсе, как тинэйджеры относятся к кумирам. Это естественно, — сказал я, хотя не знал, естественно ли это. — В конечном счете ваша настойчивость должна была принести плоды.

— Не совсем. Встреча с ним оказалась чистой воды удачей и ничем иным. Удача и работа до седьмого пота, — сказал он, отпивая воды. — Простите мне мою бестолковость. Вы правда хотите всю историю целиком?

— Истории — мой бизнес, — сказал я.

Брандо еще глотнул воды, помолчал, а затем ринулся в повествование:

— Я же говорю, я был одержим. Фильмами вообще, но его особенно. Некоторое время я только и делал, что смотрел кино. Меня ничего не интересовало, кроме кино. В школе больше сорока баллов не набирал, в социальном плане полный ноль, и вдруг мне стукнуло девятнадцать, а у меня ничего нет. Я ушел из дома или меня выкинули — честно говоря, не помню, да это и не важно. Я оказался простым парнишкой в Токио, как и миллионы других. Оглядываясь назад, можно сказать, что лишь моя трусость не дала мне вляпаться во что-нибудь серьезное.