— Идиотов везде хватает, — отозвался нехотя Погорел, занятый своими мыслями.

— Это точно, когда Тбилиси затопило в прошлом годе, помнишь, — бухтел водитель в тон двигателю, мощно урчащему где-то внизу под кабиной, — так там тигр сожрал одного такого, который, видите ли, не знал еще к тому моменту, что этого тигра, согласно новостям, уже давно пристрелили. Везде вранье!

Пассажир не ответил, поэтому диалога и не получилось. Он две войны уже прошел и в третьей участвовать уже не собирался, выиграть бы свою последнюю, давно уже проигранную. Вспоминал Ивана, как лежали тогда брюхо к брюху с зажатой на двоих одной гранатой. И как тот потом его предал! И предал ли вообще? В этом он был и сейчас не уверен, что именно его друг и был организатором всего этого розыгрыша. Обдурили мужика точно так же как и его Киру, и вот в живых он остался один, вздохнул Погорел, одному все и расхлебывать. Весело было тогда, обхохочешься! А сейчас еще веселее, грустно усмехнулся он. Вспомнилась вдруг Чечня, как огромный Т-72 чуть не наехал на кроху в перевязанном крест- накрест через маленькое туловище пуховом платке, как выбрался из башни танкист, чтобы забрать ее с собой и как был убит снайпером, как потом сам он из гранатомета накрыл снайперское гнездо, но только слишком уже поздно. Мертвого в живые уже не вернешь! Вспоминал, как ждали своего вылета в аэропорту с Кирой, вспоминал их последнюю встречу и их тяжелый разговор. Вся жизнь свелась только к воспоминаниям.

— Ты вот мне скажи, — водить бросил взгляд на молчуна, — куда мы катимся?

— Я надеюсь, что в Солнечногорск, — отозвался тот нехотя.

— Да я не про это, — рассердился усатый труженик дороги с более чем солидным стажем выживания. — Вот смотри, мы с тобой едем в Солнечногорск, верно? Мы знаем, куда мы едем! И вон тот «жигуль» тоже катит в Солнечногорск, бляха муха, он тоже знает, куда он катит, а вон тот, — ткнул он работящим пальцем с толстым ногтем еще в один автомобиль, двигающийся попутно, — спешит, к примеру, в Клин, и он тоже знает, куда спешит. Короче, каждый точно знает, куда он катит, а вот все мы вместе ну не фига не знаем, куда прем! Почему так?

Пассажир пожал плечами:

— Черт его знает, думаю, что даже и не каждый из нас знает точно, куда направляется, чего уж говорить про всех вместе.

— Неправильно все, — вздохнул водитель, — одни богатеют, а другие беднеют.

— Снова отобрать все и поделить?

— Верно, — кивнул водила, не понявший юмора, — только делить не надо. Земля и все что в ней, должно принадлежать народу, а не кучке присосавшихся прохиндеев. А Серебряков, знаешь, что сказал, что если во власть идешь, то должен подписать бумагу, что все твои дети будут жить дома в течение пятидесяти лет. Правильный мужик, конкретный.

— Только сам почему-то в Канаду свалил, — усмехнулся Погорел.

— Он же не политик, устал от бардака, вот и свалил.

— Мы про мировую политику вроде говорили.

— Так это… — поморщил лоб водитель, — ну, бляха-муха, куда ты прешь, твою мать… — покрыл он матом подрезавшую его грузовик иномарку, — накупят прав и летают, а другие потом по кюветам валяются. Меня вот недавно один такой ухарь на Ленинградке подрезал, убил бы гада, я водку вез, не знаю, как сам уцелел, блин.

— Машину не запомнил? — спросил попутчик без всякой надежды.

— Козел чуть меня на тот свет не отправил, — засопел недовольно водитель, — а я не запомнил? Обижаешь, командир, все здесь, — постучал он себя пальцем по лбу. — Было два джипа, белый и черный, устроившие гонки, и еще одна легковушка. Черный джип с яйцами, болтающимися под бампером. В легковушке вроде водитель сгорел, труп, правда, я не видел, сильно пылало.

— А номера запомнил?

— Говорю же, черная была и белая… А пассажирка из кабриолета только подсмолилась немного, но осталась живой. Из машины ее выкинуло, как тех двоих гонщиков летом из «Порше» на Якиманке, помнишь, но эту не насмерть. Без крыши катили… На попутке ее в больницу-то и отправил, ага, и сам с ней поехал, так шибанулся об руль, что ребра затрещали, но все обошлось, слава Богу. Того… лицом красивая была, ага, как в кино, только лучше. В кино-то они все искусственные, а здесь настоящая. Поранилась шибко, все в царапинах, что за люди, поражаюсь, только пятки и засверкали.

— У красивой с пораненным лицом?! — улыбнулся Погорел.

— У этого гонщика из белой тачки, что я подмял под себя, догонялся вперегонки. Устроили, понимаешь, гонки, а другим страдать и умирать. Так ведь откупятся, прокуроры падки на бабки, у нас сажают только за пирожки.

— Кто бы сомневался, — согласился Погорел. — А что за яйца на бампере, не понял?

— Обыкновенные, светящиеся флюроценные, — пояснил шофер. — Пусть только попадутся мне на глаза. Всмятку по асфальту размажу! Я уже на трех джипах такие видел, но те не светились, как у этого. Не понимаешь? Поясню на примере с собаками, — слушатель еле успевал за ходом мысли рассказчика, — чем мельче хозяин, тем больше у него псинка, кому чего не хватает, короче… Всяк по своему утверждается. Меня Михаилом с детства кличут, а тебя?

— Иваном, — соврал Погорел, а потом еще и фамилию своего покойного друга приврал на всякий случай, чтобы когда того начнут допрашивать следственные органы по поводу случившегося, знал точно, кого подвозил. Михаил был человеком общительным, мог трепаться часами. Цеплялся за какую-нибудь тему в своем радио и давай ее раскручивать. Причем, что является отличительной чертой людей не очень образованных, почти во всех областях человеческого бытия он чувствовал себе как в своей тарелке. Один раз даже роды принимал у одной тетки в кабине, подвез на свою голову. Сам чуть не родил! Одна тема сменяла другую, но его язык без костей совершенно не уставал их перемешивать, благо дорога была дальняя, и делать все равно было нечего. Попутчик почти не слушал его треп, прикидывая, так ли уж случайно появился в его жизни еще и этот участник продолжающегося действа, если в этом мире случайностей вообще не предусмотрено. Мир, который он любил, в котором жил, этот мир в одно мгновение рухнул, разлетевшись в клочья и оставив после себя только пустоту. Пустоту в сознании, пустоту в действительности, пустоту, заполнившую собой все и ставшей всем смыслом его дальнейшего существования. Он взглянул на часы, до пункта назначения оставалось еще минут пятнадцать пути, можно было и вздремнуть. И монотонное урчание дизеля с мягким покачиванием в кресле этому только способствовало. Последняя встреча с Кирой в леске на окраине города, ее горящие ненавистью глаза, его бестолковые ответы и двойка за проваленный тест на совместную жизнь. Погорел открыл глаза и снова посмотрел на циферблат своих часов. Голос любимой все еще звучал в голове, только самой ее уже не было. Надрывно урчал мотор, вращая в гору колеса тяжелой машины, бренчало где-то под потолком радио.

— Где едем? — спросил он, потягиваясь.

Водитель назвал деревню, что недавно проехали, до Солнечногорска оставалось совсем чуть, потом несколько километров в сторону и все, приехали. Пятницкое шоссе вообще по своей природе очень узкое, а если по нему еще и грузовик тащится, то и вовсе непроходимое даже для крутых джипов. И с какой это стати трудяга-грузовик должен был съезжать на обочину, чтобы пропускать крутых, с которых, если по правде, обществу больше вреда и совсем никакого здоровья! Да хоть обморгайся… Но всему приходит конец, пришел конец и этому тупому упрямству: встречная полоса освободилась, и черный внедорожник прямо через две сплошных линии пошел на обгон упрямого грузовика, не желающего уступать ему дорогу. Когда же джип поравнялся с грузовиком, его боковое стекло опустилось, и оттуда понеслась такая брань рассерженного кавказца, что даже усач не выдержал. Он и так-то не очень жаловал всех этих залетных из южных стран, которые вместо того, чтобы налаживать жизнь в своих родных местах, занимались исключительно только тем, что в свое удовольствие портили ее в чужих.