Он ответил так спокойно, будто тема была лишена для него каких-либо волнительных нот.

– Один из элементов неоконсерватизма, влиятельного крыла республиканской партии, это представления о том, что процветающее общество способствует собственной атомизации. Люди, которых не заботит ничего, кроме потребления и накопления, не имеющие идеологии и предоставленные сами себе, становятся лишь группой разрозненных индивидов. Эмерика, однако, исторически проповедует именно эти ценности, которые, достигнув своего апогея, приводят к полному распаду. Единственный способ этого не допустить - выдумать образ врага, который так или иначе угрожает безопасности и традиционным устоям Эмерики. Такой образ врага, будь это ближневосточная угроза или же коммунизм, объединит людей и заставит их работать сообща, возбудит в них интерес к жизни общества. Люди разделятся, будут спорить, и все же - их будет заботить то, что происходит вне их дома.

Она замолчал, посмотрел в окно. Грайс думала, верит ли он в то, что говорил за ужином. Наверное, нет. Тон у него был абсолютно безразличный.

– А во что веришь ты?
– спросила Грайс.

Кайстофер задумчиво, будто не совсем понял смысл вопроса, посмотрел на нее.

– В себя, - сказал он.
– И в Эмерику.

Хотя в машине было невероятно комфортно, Грайс с радостью выбралась из нее, как только они приехали на Манхэттайн. Ей хотелось вдохнуть этот воздух, покружиться вместе с огнями небоскребов, которые, казалось, упирались в темноту. Вдалеке играла музыка, доносился и гул, с которым машины рассекали по городским дорогам, и Грайс думала, как же она будет спать ночью. Грайс покружилась на месте, раскинув руки, и ощущая, как звуки города в ушах сливаются в одно, будто кто-то хорошенько смешал их блендером.

– Ты ведешь себя, как девочка, - сказал Кайстофер. Грайс так и не поняла, сделал он замечание или просто отметил - по его голосу ничего нельзя было понять.

Кайстофер мягко остановил ее, развернул лицом к длинному зданию из стекла и бетона. Грайс видела за сегодня множество небоскребов, и этот был даже не самым высоким. Он был самым красивым - начищенный до блеска прямоугольник, блестящий в свете проплывающих мимо автомобилей. Дом был похож на огромную драгоценность. Грайс будто была Элисой: выпила из бутылочки с соответствующей надписью и стала настолько крошечной, чтобы любоваться самым прекрасным из всех драгоценных камней, оставаясь далеко внизу.

У Грайс перехватило дыхание. В ее родной Юэте дома были низкими, окруженными горами, а оттого совершенно незначительными. Первый этаж - лавочка, второй - жилые помещения, вот они - городки Юэты, в том числе и тот, в котором Грайс выросла.

– Твои вещи уже перевезены в дом. Жилые помещения располагаются с семьдесят третьего по семьдесят пятый этаж. На нижних этажах располагается мой храм.

Ее новый дом под номером сто пятьдесят располагался на пятьдесят шестой улице. По крайней мере, запомнить легко.

– Хорошо, - сказала Грайс тихонько.
– Я все поняла.

Масштаб мира, в котором ей предстоит жить, пришиб ее, придавил, и теперь она могла издавать лишь слабый писк. Грайс пошла вслед за Кайстофером, радостная от перспективы вскоре снять каблуки.

Охраны в здании не было. Ни один миллиардер мира не мог позволить себе оставлять свой дом без присмотра. Они - могли.

Кайстофер нажал на кнопку лифта, и Грайс поняла - ее жизнь кончается здесь. Свадьба и ужин, все это были лишь формальности, но сейчас Грайс предстоит переступить порог его дома. И на этом все закончится. Она вздохнула. Он стоял неподвижно.

Грайс вошла в лифт за Кайстофером и удивилась, какое множество этажей представляли аккуратные, серебристые кнопки. Неужели что-то было на каждом этаже? Неужели все это - его храм?

Лифт поднимался плавно, так что Грайс даже не чувствовала движения. В замкнутом помещении она отчетливо ощущала запах Кайстофера, и он не был похож на человеческий. Он пробивался сквозь шипровый одеколон, который Кайстофер использовал, и был очень явственным. Отдаленно этот запах напоминал запах океана - в нем была свежесть озона и соль, и запах, похожий на запах камня, нагретого солнцем. Он был приятным, и в то же время каким-то чуждым, ему не должно было исходить от живого существа, так похожего на человеческое.

Семьдесят пятый этаж встретил их коридором, укрытым ковровой дорожкой и дверью, прислонившись к которой стоял Ноар. Рядом, со скучающим видом, стояла его жена.

– Меняй водилу, - сказал Ноар.
– Я вас обогнал.

– Невероятное достижение, - пожал плечами Кайстофер.
– Хочешь дать мне пройти?

– Нет, - засмеялся Ноар, но тут же отошел, когда Кайстофер сделал шаг вперед.

– Отличная речь, демократы локти обглодают от зависти, а?

– Возможно.

– Давай общаться, Кайстофер.

– Нет.

– Что тебе стоит? Мы ведь родственники!

– Мой муж устроил этот концерт с целью показать своей кузине, что ты не какое-нибудь чудовище, - сказала Олайви. У нее был грудной голос, спокойный и напевный, чуточку иной, чем человеческий, и в то же же время не отличающийся достаточно сильно, чтобы пугать.

– Она и так это узнает.

– Он правда не такой уж ужасный, кузина, - сказал Ноар.
– Просто скучный. Но скучный - очень.

Он засмеялся, и Грайс поняла, что он чудовищно пьян, настолько пьян, что в любой момент упадет. Олайви взяла его за галстук и потащила за собой.