Это было после «Одной жизни, чтобы жить», но перед Опрой. В это время большинство парней ложатся вздремнуть. Мне сильно нездоровилось. Болячки во рту не давали нормально говорить, и я буквально не слезал с горшка. Кожа вокруг глаз, пораженная саркомой Капоши, сильно вспухла, и я почти ничего не видел. Вдруг в узком зазоре под дверью моей камеры просвистела леска Шэя.

– Хочешь? – спросил он.

Мы удим для того, чтобы что-то получить. Мы обмениваемся журналами, обмениваемся едой, расплачиваемся за наркотики. Но Шэй ничего не просил, а только раздавал. К концу его лески был привязан кусочек жвачки «Базука».

Это контрабанда. Жвачку можно использовать в качестве замазки для разных поделок, и с ее помощью можно портить замки. Одному Богу известно, где Шэй раздобыл это сокровище – и, что еще более удивительно, почему он просто не припрятал его.

Я сглотнул, чувствуя, что горло вот-вот лопнет.

– Нет, спасибо.

Я приподнялся на койке и отогнул край матраса. Когда-то я хорошо поработал над одним из швов. Он был распорот и стягивался ниткой, которую я мог при необходимости ослабить и покопаться в пенопластовой набивке. Засунув внутрь указательный палец, я извлек свою нычку.

Там были таблетки «Эпивир ТриТиСи» и сустива. Ретровир. Ломотил от диареи. Все лекарства, которые я под наблюдением Алмы клал на язык и якобы проглатывал, хотя фактически заталкивал их за щеку.

Я пока еще не решил, воспользуюсь ими, чтобы убить себя, или просто продолжу копить, вместо того чтобы принимать, – более медленное, но верное самоубийство.

Забавно, что, умирая, все же пытаешься быть хозяином положения. Хочешь диктовать условия, хочешь выбрать дату. Стараешься убедить себя, что держишь ситуацию под контролем.

– Джои, – позвал Шэй, – попробуешь?

Он снова забросил леску, которая изогнулась дугой над площадкой.

– Честно? – спросил Джои.

Большинство из нас просто делали вид, что Джои здесь нет, – это было безопасней для него самого. Никто не лез вон из кожи, чтобы его заметить и тем более предложить нечто столь ценное, как кусочек жвачки.

– Я хочу, – потребовал Кэллоуэй.

Должно быть, он только что видел пролетевшее мимо сокровище, поскольку его камера находилась между Шэем и Джои.

– Я тоже, – заявил Крэш.

Шэй подождал, когда Джои возьмет жвачку, а затем осторожно подтянул леску ближе, чтобы ее смог достать Кэллоуэй.

– Здесь много.

– Сколько у тебя штук? – спросил Крэш.

– Всего одна.

Так вот, вы видели пластинку жвачки. Наверное, можно поделиться ею с другом. Но разделить одну пластинку между семью мужчинами?

Удочка Шэя метнулась влево, мимо моей камеры по пути к Крэшу.

– Возьми немного и передай дальше, – сказал Шэй.

– Может, я хочу все целиком.

– Может быть.

– Блин, забираю все! – заявил Крэш.

– Если тебе это нужно, – откликнулся Шэй.

Я встал, пошатываясь, и потом присел, увидев, как удочка Шэя добралась до камеры Поджи.

– Возьми немного, – предложил Шэй.

– Но Крэш забрал всю пластинку…

– Бери же.

Я услышал, как разворачивается бумага и Поджи мычит со ртом, набитым размягченной жвачкой:

– Я не пробовал жвачки с две тысячи первого.

Теперь я почувствовал ее запах. Розовая, сладкая. У меня потекли слюнки.

– Бог мой! – выдохнул Тексас, после чего все, кроме меня, продолжали молча жевать.

Леска Шэя с грузом ударилась о мои ступни.

– Попробуй, – настаивал он.

Я потянулся к кульку на конце лески. Поскольку то же самое уже проделали шестеро человек, я ожидал увидеть какие-то жалкие остатки, но, к моему удивлению, пластинка «Базуки» оказалась нетронутой. Я разломил жвачку пополам и положил кусочек в рот. Остальное завернул и потянул за леску Шэя, потом смотрел, как она понеслась обратно в его камеру.

Поначалу я с трудом это выносил – сладкий вкус раздражал болячки у меня во рту, как и острые края пластинки, пока она не размягчилась. Ну хоть плачь – так мне хотелось того, что принесет одно мучение, – я это знал. Я поднял руку, собираясь выплюнуть жвачку, когда случилось что-то невероятное: полость рта и горло перестали болеть, словно в жвачке было обезболивающее, словно я больше не был болен СПИДом, а стал обыкновенным человеком, купившим это лакомство на бензоколонке после заправки бака машины, готовый ехать далеко-далеко. Мои челюсти ритмично двигались. Я сел на пол камеры и, продолжая жевать, заплакал – не потому, что было больно, а потому что – не было.