Правда, Кошель в свою очередь тоже старался для других, для того же Салова (о чем Махмут и не подозревал). Салову и доставались самые большие барыши от торговли контрабандными товарами, а не Махмуту и не Митьке. При этом Салов не подставлял голову под пули таможенных. Он ничем не рисковал, посылая таких, как Махмут, за кордон. И когда контрабандисты попадались, купец был в стороне: товар-то немеченый, на нем не написано, чей он. А если пойманный скажет, то кто ему поверит, кто посмеет затронуть всесильного Салова. А кроме того на свете существует взятка. Нет такой беды, от которой бы нельзя было откупиться. Оплошавший контрабандист знал это, поэтому молча выслушивал приговор суда и шел, гремя кандалами, на каторгу. Кошель уже около двух лет работал на джаркентского торгаша. Махмута он приметил сразу и привлек к себе тем, что взялся учить его русской грамоте. Частенько, водрузив для важности на нос очки с простыми дымчатыми стеклами, Митька раскрывал изумительные бесконечные «Приключения Рокомболя» и говорил:

— Ша, Макса, теперь слухай, не дыши.

Дочитав книжонку до конца, он сожалеюще вздыхал, протирал стекла очков и начинал читать все сначала. Так до тех пор, пока от книжицы оставались одни лохмотья. Тогда Митька уходил куда-то и возвращался довольный, улыбающийся. В руках у него было продолжение «Приключений Рокомболя», а зачитанную вконец брошюрку он дарил Махмуту, не забыв показать ему при этом еще две или три новые буквы.

— Вот энта, с загогулиной и тремя подпорками будет «ща», а энта, талова башка, «цы», у ее одной ногой помене. Понял? — говорил, важно сплевывая, Кошель.

— Понял, все понял, — радовался Махмут. Его поначалу увлек сам процесс складывания букв, потом он обнаружил, что узнает слова, и это его потрясло.

Вот получился «дом». Махмут удивлялся: дом же такой большой, а тут всего три буквы! Он складывал еще. Получалась «степь», и еще сильнее поражался Махмут: степь же во сколько раз длиннее, чем дом? А он только две буквы лишние добавил.

Постепенно Махмут стал понимать смысл целых фраз, смысл всего прочитанного. Его жадный молодой ум раздвигал для него границы привычных понятий. И чего только не было в этом новом мире, о котором даже не подозревал, что он существует. Как же было не благоговеть перед Митькой. По любому его указанию Махмут, не задумываясь пробирался, укрываясь, как пологом, темными ночами за кордон.

И однажды наступила расплата. Их было четверо из таможенной охраны, а Махмут один. Они укрылись за валунами на крутяке. Все же Махмут решил не сдаваться. Темнело. Густевший сумрак прошивали выстрелы. Пули то мягко шлепались в кусочек песчаной осыпи, то щелкали о камни, выбивая светящиеся кнуты. Закрапал дождь, и опустилась черная, будто подоткнутая со всех сторон кошмой, ночь. Махмут, отстреливаясь, ползком добрался до коня, сорвал с него седло с притороченным к нему товаром, — не бросать же, захлестнул коню под репицу волосяной колючий аркан, стеганул лошадь, а сам в сторонку за валун.

Таможенники кинулись за убегавшей лошадью. Да разве догонишь сразу обезумевшего от страха коня. А Махмут взвалил на плечи седло, стиснул зубы и пошел. Всю ночь он шел, пошатывался и слабел. На рассвете увидел небольшую русскую деревушку, добрел до нее и свалился у крайней избы с прогнившей тесовой крышей.

Вскоре возле него остановились двое.

— Гляди, Токаш!

— Э, да его подстрелили!

— Бери под коленки, понесем в избу.

— Догадываешься, кто он?

— Ясно. Контрабандист.

Эти двое были: скрывающийся от царских ищеек большевик Василий Рощенко и его друг — защитник казахской бедноты Токаш Бокин, невысокий крепыш с бровями в одну черту и золотистым загаром на обветренных щеках.

Уже на следующий день Василий Рощенко, увидев в руках у Махмута истрепанную донельзя книжонку, удивленно спросил:

— Ты, парень, оказывается, грамотный?

Махмут приподнялся на постели. Он был еще очень слаб от потери крови, у него все еще кружилась голова.

— Немного грамоту знаю, — и, вздохнув, добавил. — Шибко хорошая книга. Уй, какая хорошая.

— А ну, покажь.

Махмут никогда не видел, чтобы так неудержимо, до икоты, до слез, которые бы залили лицо, мог смеяться человек.

А Рощенко вскоре и дышать уже не мог: вытрет слезы, справится с приступом смеха, поглядит на Махмута и начинает хохотать пуще прежнего.

— Никак пятки тебе гость щекочет? — спросил его вошедший с улицы в комнату Токаш.

— Нелегальную литературу я тут обнаружил. Наш Махмут-то, оказывается, читать любит. Вот, погляди, чем увлекается! Говорит, шибко хорошая книга, умная книга.

Теперь пришла очередь смеяться Токашу. Теперь и у него, как до этого у Рощенко, на глаза навертывались веселые слезы.

В тот же вечер Токаш прочел наизусть Махмуту кое-что из стихов Ильяса Джансугурова и Сакена Сейфуллина. Василий Рощенко достал с полки тоненькую книжицу — то был Некрасов — и вслух прочел ее лежавшему на сколоченном из досок топчане молодому контрабандисту.

Нечасто выпадают встречи, которые, как разорвавшийся снаряд, круто меняют все. И все начинается для человека как бы заново — вся жизнь.