— Я его найду. Достанет моя пуля шакала этого, — и Кожгали бросается к дверям.

— Назад, Кожеке!

Словно горный обвал рухнул на плечи, придавил их. Кожгали качнулся, как под тяжелой ношей, а Избасар не убирает железных ладоней, жмет сильнее:

— Куда?

— Ты же слышал, что там Абулхаир, собака паршивая.

— Все равно в пленных стреляют одни трусы.

— Я не трус.

— Зачем тогда винтовку схватил?

— Ш-ш, — зашипел на друзей Ахтан.

По проходу между топчанами бежал дневальный по роте Ян Мазо.

— Вы чего тут шумите? Ты зачем винтовку сцапал? — подскочил он к Кожгали.

— Про Абулхаира узнал и убить его собрался, — поспешил сообщить Ахтан.

— Про кого? — опешил дневальный.

— Бай. Не знаешь, какие баи бывают? — удивился теперь уже Ахтан, — Абулхаир наш в плен попал. Ох, и вредный. Его мать в могилу закопал, — кивнул он на Кожгали.

— Не пускаете? Бая пожалели?

— Кто бешеного пса будет жалеть? Комиссар не велит пленных трогать.

— Ну комиссар комиссаром, а тут я командую, поняли? — объявил Мазо. — Ставь на место оружие. Вас в штаб должны позвать. К самому, можно сказать, Кирову, потому и в баню не пустили. А вы тут вон что устроили.

— К Кирову? Зачем смеешься? — обиделся Избасар.

— Смеялся кочет, когда лиса его за хвост потащила. Говорю, вызовут, — усмехнулся Мазо и потребовал: — Показывайте штаны. Повернитесь, так, — и не совсем уверенно добавил, обращаясь к Избасару: — Сойдут. Только заплату у кармана тебе, Джанименов, прихватить ниткой. Отстала. А теперь ботинки показывайте.

— Ты разве старшина? Почему штаны смотришь, ботинки смотришь? — возмутился Избасар. — Новые дашь?

— А ты голос-то не поднимай. Раз требую, значит имею на то права. Старшина где? То-то, в бане. Ну, мне и велел обмундировать вас, ежели в его отсутствие вас начальство позовет. Вот ключ от каптерки доверил, — дневальный помахал ключом, осмотрел у всех троих ботинки и вдруг рассердился неизвестно отчего.

— Ох, горит на вас все, как на огне. Давно ли обувь получали?

— Кожа, поди, плохая попала? — пожал плечами Кожгали.

— Нашел на кого валить — на кожу! Догадливый, как погляжу.

Ахтану Мазо вручил банку гуталина, щетку, велел надраить обувь и перемотать обмотки.

— А знаешь что, Ахташка? — неожиданно подобрел он. — Я тебя своими обмотками, пожалуй, снабжу, немотанные. Пойдем возьми, — и повел в каптерку.

— А ты как думаешь, Ян, зачем мы понадобились Кирову? — спросил Ахтан дневального, подкупленный его добротой. Тот, казалось, только и ждал этого вопроса. Он придвинулся ближе.

— Вчера ротный об чем с вами тремя толковал, чего выпытывал?

— Совсем не выпытывал.

Мазо недоверчиво сощурил близко посаженные к переносице глаза.

— Эх, голова у тебя, Ахташка, дырявая. Сюды влетело, сюды вылетело, — показал он поочередно на виски да еще покрутил возле них пальцем.

— Вспомнил, Ян, — осклабился Ахтан, — все спрашивал, откуда мы. Когда узнал, что из Ракуши, из Гурьева, то шибко обрадовался. Потом, когда Избаке сказал, как мы лодку хорошо знаем, он совсем веселым сделался.

— Это другое дело, дружище. А в общем, кто знает, — развел руками Мазо и долго еще мусолил приготовленную на козью ножку газетку. Когда, прикуривая, чиркнул спичкой, пламя двумя точками отразилось в его зрачках, зажгло их на мгновение. — Кто знает, — повторил он и, помолчав, добавил:

— Я хоть и с Балтики, а на вашем Каспии бывал. За Гурьевом рыбалил перед войной около года. А вызывают вас, по всем приметам, чтобы на задание отправить. В таком случае про меня, коль придется к слову, не забудь. Пригожусь.

— Ладно, Яна, не забуду.

У Ахтана было достаточно оснований пообещать это. Не раз при нем Мазо ругал буржуев, жаловался, что гнул всю жизнь спину на богатеев и даже грамоте, как надо, не научился, при этом всегда вспоминал голодное детство.

А месяц назад, во время стычки с разъездом белых, он велел Ахтану и трем бойцам отходить к лесу, чтобы не быть отрезанными от своих, а сам остался прикрывать их отход. Они тогда возвращались в часть из разведки.

Когда бойцы не стали выполнять приказ, он прикрикнул на них:

— Ухлопают всех, кто доложит, об чем узнали? Говорю, отходить. А то за невыполнение приказа и под трибунал можно. Я отобьюсь, не думайте…

И отбился. На следующий день появился в части живым и невредимым, только без сапог.

— Ну, заплатят они мне за эти сапоги, — грозил он, сплевывая под ноги.

Ахтан вспомнил все это и еще раз повторил:

— Ладно, Яна, не забуду.

Получив обмотки, он вернулся к друзьям. Те все еще сидели на топчане. Вызов в штаб неожиданно взволновал. «Может, не так воевали, — думал обеспокоенно Избасар Джанименов. — Киров узнал и зовет всех трех казахов к себе. Теперь ругать будет».