— А разве Мусеке тебя обидеть собирается? Говори цену, — у духанщика от нетерпения задергалась одна щека.

— Эти атаману отдам, — твердо ответил Ходжамьяров. — В следующее воскресенье привезу еще. Хорошие панты привезу.

— Правда?

Махмут выразительно посмотрел на духанщика и обидчиво поджал губы.

— Почему думаешь, что обману?

— Зачем обманешь? Знаю тебя, — заулыбался духанщик. — Ладно, отдай этот порошок атаману. Я знаю, он лечиться хочет. У него баба шибко худая, ему с молодыми девочками играть надо. А он старый немного. Панты будет пить, молодым будет, сил много будет, — и Мусеке, похлопав Ходжамьярова по плечу, в свою очередь доверительно захихикал.

— Вот не знаю только, когда атаман один будет. Может, долго ждать придется. Не успею тогда к воскресенью вернуться.

Духанщик поглядел на Ходжамьярова испытующе, с хитрецой:

— Попроси. Узнаю.

— Узнай, Мусеке-ага.

— А ты за это с атамана немного дороже возьмешь, атаман — чужой человек. С Мусеке дешевле. Мусеке свой, — и жирный скошенный подбородок духанщика дрогнул.

Махмут подумал, недовольно поморщил лоб, повздыхал и согласился:

— Давай руку, Мусеке.

— Давай твою, Маке. Теперь иди кушать. Сейчас лагман тебе приготовлю. Своими руками.

— Нас четверо, Мусеке.

— Значит, четыре лагмана будет, — и духанщик, оберегая живот, первый бочком протиснулся в узенькую дверь. Вслед за ним вышел из каморки и Махмут. В помещении харчевни все так же людно, чадно и шумно. Сиверцев стоял возле окна и смотрел на улицу. Саттар, привалившись к стене, дремал. Окончательно успели захмелеть казаки. Забыв про карты, они о чем-то спорили. Один из них съездил по уху сидевшего рядом с ним полусонного казачину с перешибленным носом. Тот полез в драку, но драться ему не дали. И он от обиды скрипел зубами, стонал.

— Будя, Хведор, будя!

— Цыть ты, сука! Правильна ж схлопотал по морде, чего ж, — уговаривали его и на всякий случай держали за руки.

Ему же первому и нацедил в граненый стакан очередную порцию ханжи казак с лычками, отставив согнутый калачиком мизинец с большим дутым перстнем.

— На, пей. Да гляди, а то еще одну получишь.

Тощий мальчишка-китаец притащил низенький столик, поставил его у окна, где стоял Махмут с Сиверцевым.

Вскоре на нем появились четыре миски лагмана. Желтоватая с янтарными искорками жира лапша, длинная и тонкая, казалось, дышала. От кусочков мяса и темной подливки исходил пряный аромат.

— Кушяйти, пожалста!

— Будет спать, позови Тельтая, — потряс Сиверцев за плечо Куанышпаева. Тот открыл глаза. Недавно между ним и Сиверцевым произошел выразительный разговор. Пока Махмут находился в каморке у духанщика, у Саттара созрел план, как лучше покончить с Дутовым: штаб находился всего в нескольких шагах за площадью. Если встать и сделать вид, что решил взглянуть на коней, Сиверцев ничего не заподозрит. А вместо этого позади харчевни надо будет пересечь площадь, чтобы Сиверцев не увидел, затем подняться на крыльцо штаба, показать дежурному письмо и потребовать, чтобы тот провел к атаману. Так он уже делал не раз. Все остальное рисовалось очень ясно и просто. Дутов не удивится, увидев, кто перед ним, кивнет дежурному, тот выйдет из кабинета и тут…

На плечо легла рука Сиверцева.

— Ты смотри у меня. Я ведь чую, чего ты задумал? — шепнул он, и Саттар отшатнулся. — У одного, знаешь, может сорваться, — досказал Сиверцев. — Что тогда? — и брови у него взлетели и переломились.

После этого разговора Саттар прислонился к стенке и задремал.

— Кушяйти, пожалста! — повторил китайчонок, низко кланяясь.

Вскоре миски опустели. Тогда на столике появились пиалы и чай. Духанщик зажег висячую керосиновую лампу, но долго не мог наладить фитиль, чтобы он не коптил. Лампа раскачивалась, по стене и потолку скользили тени, а казалось, что это кланяются кому-то разом все, кто находится в харчевне.

Махмут с наслаждением втягивал в себя обжигающий ароматный напиток и жмурился.

Опоражнивал пиалу за пиалой и Саттар.

— Ты поспи немного, — сказал он Махмуту.

Тот не заставил больше просить себя, привалился головой к стене. И к нему сразу, будто на цыпочках подкрались дальние годы. И Айслу. Оказывается, она и тогда уже была рядом. А потом степь, по которой шла девушка, стала крениться и падать. Он хотел удержать ее, но тут услышал уже знакомый голос китайчонка:

— Моя Мусеке вели скажи. Твоя можно ходи, куда нада! Сейчас ходи, скола ходи.

И сон отлетел сразу. Махмут поднялся и вышел из харчевни. Следом вышли Сиверцев, Саттар, Тельтай.

Дутов еще раз перечитал внесенные в приказ поправки и остался ими доволен. Протянув руку, он, не глядя, достал из коробки толстую папиросу, слегка обмял ее на пальцах, поднес к носу и обнюхал.

Тонкий, едва уловимый аромат настоящего «Месаксуди» исходил от папиросы. Всем другим табакам атаман предпочитал только этот мореный, волокнистый, цвета спелой ржи табак, и к нему гильзы фирмы «Катык». Только «Катык». На столе атамана всегда лежало не меньше сотни свеженабитых папирос. Фабричных Дутов не признавал. От них, так он считал, его всегда одолевал кашель.