Впереди — большой холм. Чем ближе подходят к нему люди, тем огромнее он кажется. Дорога никуда не сворачивает — упирается в эту гору. При виде ее люди еще ниже опускают головы. Разве мыслимо подняться им на холм? Это невозможно. Сил совсем не осталось.

Луговой чувствует, как у него опухли ноги. Он оглядывается по сторонам. У края дороги стоит серая, припорошенная снегом каменная плита. На ней можно разобрать надпись: «VII форт».

Надпись очень лаконична, Но что скрывается за словом «форт»? Какое-то неясное предчувствие новой беды все сильнее овладевает людьми.

Дорога обрывается. К холму ведет узкая лестница. Пленных выстраивают в две шеренги. У многих из них такое ощущение, будто эта лесенка — последняя в их жизни, огромный холм поглотит все.

— Равнение! Живо, живо… — звучит команда. Шеренги вытянулись длинной лентой. Эсэсовцы начали проверку. Военнопленных считают. Время тянется так медленно, что минуты кажутся часами. Наконец подсчет окончен.

Открылись железные ворота и поток измученных, оборванных людей устремился в темнеющий проход.

Огромный холм известен был жителям Каунаса, как древнее хранилище пороха, созданное еще во времена Петра Первого. Долгие годы обширные помещения, находящиеся внутри холма, зацементированные и выложенные красным кирпичом, совсем не использовались, в нижний ярус просачиваются грунтовые воды. Они совсем непригодны для жилья. Но гитлеровцы предназначили форт для военнопленных.

Луговой и Пашка попали в боковую «комнату». От других помещений она отличалась тем, что была значительно меньше по своим размерам. В комнате уже теснилась большая группа людей. Они — тоже военнопленные, прибыли сюда раньше. Люди лежали на досках, настланных прямо на цементный пол. Здесь постоянно стоял отвратительный запах.

Но в этот вечер выбившиеся из сил Луговой и Пашка, едва опустившись на доски, забылись тяжелым сном. Однако долго спать им не дали. В помещение вошел эсэсовец. Вместе с ним был пожилой человек, одетый в старое зимнее пальто. Он был бледен и, видимо, очень устал.

— Встать! — громко раздалась команда.

Эсэсовец показал на своего спутника.

— Врач.

Сказав врачу несколько слов по-немецки, он вышел. Врач подождал, пока за эсэсовцем захлопнулась дверь, раскрыл свой баул, достал бинты, вату, медикаменты.

— Прошу подойти, кому нужна помощь… — Голос у врача тихий, он хорошо говорит по-русски. Военнопленные глядят на него с недоверием.

— Прошу… — повторил приглашение врач. — Я такой же, как и вы, только цивильный… Медикаментов мало. — Он указывает на свой баул: — Это последнее.

Луговой тихонько толкает Пашку и выступает вместе с ним вперед. Врач осторожно снимает с руки Алексеева грязный бинт, смотрит на нее. Лицо у Пашки сереет, он стискивает зубы. В ране копошатся короткие белые черви.

— Это спасло вас, молодой человек.

Пашка молчит. Затем смотрит на Лугового. Но Петр Михайлович стоит к нему боком — взгляд его обращен на человека, лежащего недалеко от двери. Человек — в темной стеганой куртке. Стеганка порвана, из нее кое-где торчит вата. На ногах грубые прохудившиеся ботинки, засаленные обмотки. Человек сильно зарос щетиной, но он не старше Лугового, ему лет сорок — сорок пять. Заметив пристальный взгляд Лугового, человек тоже внимательно посмотрел ему в глаза, слегка кивнул головой.

Между тем, врач, окончив перевязку, негромко сказал:

— Надеюсь, скоро все заживет. Во всяком случае, опасности теперь уже нет. — Врач дотронулся до плеча Лугового: — А у вас что? Голова?

— Да, пустяки, — обернулся Петр Михайлович.

На затылке Лугового будто срезан острым ножом кусок кожи. Череп не тронут. Врач смазал рану.

— Можно не закрывать, так лучше подсохнет.

К врачу подошло сразу несколько человек. Некоторым из них он успел сделать перевязку. Однако закончить работу ему не удалось. В дверях снова появился эсэсовец.

— Выходи!

Полутемный туннель тянулся около двухсот метров. Он привел к большой площадке на противоположной стороне холма. Здесь внутренний двор. Он выложен продолговатыми бетонными плитами и обнесен высокими каменными стенами. А над головой небо, черное, с яркими звездочками.

С вышек, установленных на стенах, ослепительно светят прожекторы. В глубине двора на специальных мостках громоздится котел. Пленные длинной цепочкой проходят мимо котла, почти не задерживаясь возле него. Им дают по полчерпака какой-то бурды. Она из брюквы, чуть приправлена отрубями. Многие люди тут же, в строю, с жадностью хлебают «суп» и движутся в обратном направлении к туннелю.