До проезжей дороги не меньше трех километров. А там еще с километр надо пробираться полем. И только потом Каунас. Необходимо успеть!..

Идти по глубокому снегу тяжело. Но останавливаться нельзя. Словно предупреждение, откуда-то сзади доносится выстрел. Беглецы пытаются ускорить шаг, но сделать это очень трудно. И все же сознание настойчиво требует: Скорее! Скорее! Скорее!

Наконец, лес позади. Уже видна широкая, хорошо укатанная дорога. Однако показаться на ней опасно. И трое людей, шатаясь и помогая друг другу, спускаются в лощину. Здесь снега больше, но зато безопаснее.

Недалеко от Каунаса лощина поднимается и сравнивается с пустынным и гладким полем. А там до первых домов не более трехсот метров. Местность со всех сторон открыта. И все же без риска не обойтись. Перед тем, как выйти из лощины, беглецы стараются осмотреться.

— На дороге… — слышится шепот, Это предупреждает своих товарищей Пашка.

Луговой и Соколов повернули головы. По дороге что-то движется. Может быть, погоня?! Но почему охранники появились не из леса? Почему они не пошли по следам беглецов? Гады!.. Они рассчитывают перехватить беглецов при выходе на дорогу.

«Неужели все пропало?» — Луговой, стиснув зубы, продолжает смотреть на дорогу. Темный предмет приближается.

— Подвода, — вскоре произносит он с облегчением, — подвода с одним человеком.

— Может полицай? — вслух высказывает свою мысль Пашка. Но через минуту уже слышится женский голос, понукающий лошадь.

— Пошли, — решительно говорит Луговой. Они подползают к дороге и ждут. Луговой оглядывается на своих товарищей. Он понимает, в каком напряжении сейчас каждый из них. Луговой и сам нервничает. Волнение людей нарастает…

— Эй, люди, зачем останавливаете?! — испуганно вскрикивает женщина. И Луговой сразу замечает, что говорит она совсем без злобы, а то, что громко, так это лишь для собственной храбрости.

— Помоги нам… — выступил вперед Соколов.

Смекнув, что зла ей не причинят, женщина спросила:

— Или устали сильно?

— Опасно нам входить в город видишь, в шинелях мы, — Луговой действует уже открыто — одинокая женщина не опасна в поле. И он почему-то сразу подумал, что женщина окажет им помощь. Родная русская речь, прозвучавшая в поле, вселяет уверенность.

— Садитесь. — Немного подумав, добавила, — а лучше ложитесь, я прикрою дерюгой.

Перед самым въездом в город женщина спросила:

— Куда вас?

— Не знаем…

— Как не знаете? — не поняла она. И Луговому показалось, что он даже заметил удивление, отразившееся на ее лице.

Между тем проехали первые домики. Маленькие и узкие улички пустынны. Одинокие прохожие не обращали внимания на подводу. Женщина стегнула лошадь.

— Скоро полицейский час.

«Полицейский час?» — только теперь беглецы по-настоящему поняли, что без знакомых, без знания литовского языка в городе не продержаться и одного дня. «Что делать?!» Размышляя, Луговой не заметил, что подвода остановилась недалеко от большого одноэтажного особняка, обнесенного высоким забором.

— Подождите меня, — обернулась возница к седокам; — Поставлю лошадь, может найду, куда вас спрятать на ночь.

«Она сказала — спрятать — значит все поняла». — Луговой посмотрел в глаза незнакомой женщине.

— Спасибо… — прошептал Луговой.

Она ничего не ответила. И только, когда люди сошли на дорогу, тихо сказала:

— А благодарить меня незачем, — и поправила на голове платок.

— Сама горе мыкаю. В работницах я, у здешнего лавочника. Он, ирод, в прошлом году купил меня у немцев на вокзале. А везли нас от самого Смоленска. Всех подруг растеряла. Слава богу, в Германию не попала.

Она дёрнула за вожжи и отъехала к воротам…

Прошло полчаса. В переулке тихо, он будто заснул. Фонари, с глухими козырьками, покачиваясь на столбах, тускло мигают. Вокруг почти сплошь одноэтажные, островерхие домики, прячась за палисадники и заборы, они как будто не подают признаков жизни. Окна наглухо закрыты ставнями: жителям в это время запрещено появляться на улице.

А женщины все еще нет. Луговой начал опасаться, не случилось ли с ней что-нибудь? Он устало провел рукой по лицу, закрыл глаза.

— Не нравится мне все это… — шепчет Соколов.

— Подождем еще, — отзывается Луговой, а про себя думает: — «Что, если лавочник заметил нас?..»

— Петр Михалыч, может, пойдем в другое место? — нетерпеливо спрашивает Пашка. — Постучимся, авось, пустят переночевать.

Луговой отрицательно качает головой: — «Значит Пашка тоже сомневается», — заключает он и хочет что-то ответить, но в эту минуту ворота открываются.

— Скорее, идите. — Женщина показала рукой во двор: — Вон тот сарай, видите? Бегите в него, — торопит она.