«Можно дать ей молока», — прозвучали первые слова отца о дочери.

«Эмарис, не сходи с ума! — Эрлот повернулся к нему. — её сердце не бьется, её глаза черны, как уголь. Она мертва, и неизвестно, сможем ли мы когда-нибудь научить её жизни. Что она будет делать с этим молоком?»

Эмарис, шатаясь, пошел к двери выполнять приказ своего лорда. Убедившись, что дверь закрыта, Эрлот поднял девочку на вытянутых руках. Смотрел на сморщенное бледное лицо, на искорки, вспыхивающие в глубине черных глаз. Принцесса Ирабиль… Хотелось свернуть шею этому нелепому существу, а потом бросить в камин. Сжечь последнее напоминание о королеве, и будь что будет.

«Малютка И, — прошептал он. — Ты явилась в этот мир, убив самое прекрасное из его созданий. Чем ты теперь возместишь нам утрату?»

Девочка кричала. Она не хотела ничего возмещать. Она хотела крови.

— Тебе стоило тысячу раз подумать, прежде чем покидать этот мир.

Слова Эрлота зловещим эхом разнеслись по Храму. Подойдя к статуе, он ударил её ногой. Изваяние рухнуло на пол.

Он ждал грохота. Ждал грома, который сотряс бы самые основы мироздания, поменял верх и низ, Восток и Запад. Но статуя разбилась с глуховатым, нелепым бряканьем. Как будто кто-то уронил мешок камней — и только.

Там, где только что стояло изваяние, остался туман. Облачко, переливающееся золотом и серебром, неспешно приняло человеческие формы и… перестало быть туманом. На Эрлота смотрели зеленые глаза. Алые губы улыбались знакомой отрешенной улыбкой. Королева Ирабиль всегда будто бы находилась в двух мирах одновременно, и о втором мире никому, кроме неё, не было известно.

— Я подумала сто тысяч раз, — прозвенел её голос. — И не пожалела ни разу.

Могло бы показаться, что она настоящая, что она — из плоти и крови. Но Эрлот был далёк от иллюзий. Он видел, как свет пронзает насквозь полупрозрачную фигуру.

— Меня мало интересуют твои сожаления. Я здесь потому, что ты мне мешаешь, а следовательно, тебя нужно убрать, вот и всё. Но перед этим мне хочется задать один вопрос: зачем? Ради чего ты затеяла всю эту чушь? Дочь. Храм. Семнадцать лет на Этой Стороне, вопреки зову, которому невозможно противиться. Во имя чего, Ирабиль?

Она улыбнулась, потупив взор. Эрлот сжал кулаки. Как же он ненавидел эту её манеру изображать из себя скромную девочку.

— Во имя моей страсти, конечно же.

— И какова твоя страсть?

— Такая же, как у тебя. Безумие. Но — другое. Светлое и радостное. В ночи можно творить любые глупости, но когда настанет утро, они покажутся далекими и несерьезными. А представь, что сойдёт с ума солнце? Сможет ли кто-то забыть это чудо?

Как всегда, несёт абсолютную чушь. Такой её и запомнил Эрлот. Сколько раз он удивлялся Эмарису. Такой спокойный и уравновешенный — как он умудрялся делить вечность с этой взбалмошной девицей? И как эта девица, купающаяся в жизни, как бабочка в солнечном луче, сумела заставить себя умереть?..

Эрлот достал из ножен кинжал, повертел его в руке, любуясь отблесками на безупречно гладком и остром лезвии.

— Наша беда — я имею в виду нас, вампиров, — в том, что некому рассказать о нашем происхождении. Домыслов и легенд немало, но что есть истина? Река сотворила людей первыми? Солнце сотворило людей? Река сотворила людей, а Солнце пролило в них свет? Сначала были вампиры, а потом пришли люди?.. Река и Солнце не разумны в том смысле, в котором говорим о себе мы. Это две стихии, способные на нас воздействовать. Но если люди, пусть неосознанно, слышат оба гласа, то вампиры в полной мере открыты лишь Реке. И так было до тех пор, пока не появилась ты.

Ладонь Эрлота протянулась к призраку, но прошла насквозь, не коснувшись щеки. Эрлот улыбнулся и убрал руку.

— Твоё бестолковое присутствие нас смущало и тревожило, но было в чем-то необходимым. Ты показывала нам, что есть ещё и Солнце, о котором мы старались забыть. Смешно подумать, но это именно ты держала в своих нежных ладонях целый мир.

— В каждом из вампиров есть толика солнечного света, — возразила Ирабиль. — Я лишь напоминала…

— Не в каждом.

Она молчала долго, мрачнея под тяжелым взглядом Эрлота.

— И верно. В тебе света нет.

— Моим светом была ты. С тех пор, как я вкусил твоей крови, я знал, что мне есть ради чего обуздать Реку внутри себя. Но ты ушла, и именно тогда началось то, что я вскоре собираюсь закончить навсегда. Солнце погаснет, и Алая Река станет нашим единственным миром, вечным блаженством. Ты первая, кому я говорю об этом, остальные довольствуются сказкой о землях Востока.

— Но ты лукавишь, — улыбнулась Ирабиль. — Даже с моим уходом всё не закончилось. Ты встретил мою дочь, и она жива. И потом — ты здесь. Значит что-то ещё не дает тебе покоя. Твоё солнце всё ещё слишком ярко.