***

Когда я открыла глаза, то обнаружила, что нахожусь в каком-то совершенно незнакомом мне месте. Воспоминания прошедшей ночи бушующей волной накатили на меня, и на мгновение я забыла, как дышать. Жар огня и пылающие листья деревьев, все это затопило мой разум, заставляя пережить все заново с новой силой. Я ничего не могла сделать с ужасом, что постепенно заполнял каждую клеточку сознания. И даже не заметила, что начала кричать, пока его руки не обвились вокруг меня, прижимая ближе к себе. Он шептал что-то успокаивающее и мягко гладил по голове, слова что он произносил не имели никакого значения, но вот звук его голоса растекался мягкой негой, и ужас постепенно начал отступать под натиском его звучания. Я выровняла дыхание и подняла наполненные слезами глаза вверх, посмотреть на него. На его лице читалась едва скрываемая тревога, это вызвало странное чувство — мне захотелось утешить, успокоить его. Буря внутри медленно стихала утопая в его глаза столь странного цвета.

— Как тебя зовут? — тихо произнесла я, голос слегка сипел.

Он удивленно посмотрел на меня, чуть приподнимая одну бровь, потом что-то прикинул у себя в голове и ответил:

— Рэнджин Грин.

— А меня Сузуки Флоренс.

— Теперь тебя будут звать Флоренс Грин.

— Почему? — с искренним удивлением спросила я.

Другое имя? Почему моё имя должно измениться после пожара?

— Огонь съел моё старое имя?

Мужчина замер, он явно не ожидал такого странного умозаключения от ребенка, который пару минут назад был охвачен паникой.

— Нет, — вновь эта едва заметная улыбка. — Потому что теперь я буду заботиться о тебе.

Я чуть склонила голову, всё ещё не до конца понимая зачем же нужно для этого менять своё имя, но если это было условие для того чтобы остаться рядом с ним, то я готова его принять.

— Хорошо.

Рэнджин кивнул и опустил меня на кровать, размыкая свои объятия. На мгновение паника и страх вернулись в мой разум, словно с его руками ушел и покой.

— Это тебе.

Он торжественно достал откуда-то из-за спины большого плюшевого медвежонка. Я во все глаза смотрела на красивую игрушку. В храме у меня не было ни одной плюшевой игрушки, в основном то играть приходилось с тем, что осталось у тетушки Анн еще от папы. В большинстве своем это были машинки или паровозики, кукол она вязала мне сама. Я протянула руки и обняла мягкую игрушку, ее мех приятно щекотал щеку. Мои губы растянулись в радостной улыбке, мужчина был явно доволен подобной реакцией и протянув руку, потрепал меня по голове.

На шее медвежонка что-то сверкнуло. Я нащупала пальчиками небольшой медальончик, на котором было написано имя медведя — Аи, «любовь». Держа его в своих руках, мне казалось, что я держу саму «любовь» этого прекрасного создания, что подарил мне новую жизнь вдали от ненавистного храма и одиночества. С этого момента я всегда носила его с собой — так мне казалось, я могла сохранить любовь Рэнджина в её первозданном виде.

Дни потекли, как теплый весенний ручей. Они был наполнены яркими эмоциями, и все мои тревоги и печали смылись в их потоке. Рэн постоянно водил меня гулять: зоопарки, аттракционы, аллеи и дворы наполненные ребятнёй — первое время всё это вызывало лишь страх и непонимание, но постепенно негативные эмоции сменялись положительными и другие люди переставали быть столь пугающими. Особенно благодаря Рэнджину, который не отходил от меня ни на шаг, никто не смел даже взглянуть косо в нашу сторону без страха за собственную жизнь. Тогда мне было это не сильно понятно, отчего люди настолько сильно опасались такого хорошего и доброго человека, как Рэн.

Другие дети поначалу вызывали во мне двоякие чувства, в храме я была единственным ребёнком, и общаться с кем-то своего возраста приходилось только по праздникам, когда прихожане собираясь семьями посещали храм. Попытки сдружиться при полном отсутствии коммуникабельных способностей с треском проваливались, а Рэнджин который тенью кружил всегда рядом не вызывал у окружающих желания подойти ко мне ближе и познакомиться.

Отчего-то меня совершенно не расстраивал данный факт. Мужчина частенько сам присаживался на край песочницы и лепил куличики, ловил у края горки и учил ползать по деревьям. Порой Рэн засыпал в тени дерева, но даже находясь в полудрёме успевал поймать меня летящую попой вниз с дерева. Это всегда веселило и не вызывало и капельки сомнения, что однажды он не успеет — ведь это был Джин-тян, самое прекрасное и сильное существо на этой планете. К сожалению это видела не только я.

Самой главной причиной моего нежелания принимать в наш узкий круг общения посторонних — простая неприязнь к окружающим. Они не вызывали во мне никаких положительных эмоций, лишь страх, непонятный первобытный страх, словно это были и не простые люди вокруг. Уже тогда для меня стала привычна компания скорее нечеловеческих существ, тех, кого стоило бояться. Особенно неприятными существами казались разведённые мамочки, которые слетались на Рэнджина словно пчёлы на мёд. Эти женщины всегда заходили с другой стороны — сначала отправляли своих деток ко мне, после чего как бы невзначай присоединялись к игре и тут же пытались вовлечь в разговор мужчину, который смотрел в их сторону с едва заметным интересом.

Ревность. Даже ребёнок может ревновать даже не зная такого слова. По прошествии лет это стало очевидным фактом, но тогда я чувствовала лишь странный укол страха где-то под рёбрами и тут же начинала судорожно хватать ртом воздух, будто задыхаясь. Это естественно всегда отвлекало Рэнджина от созерцания других женщин, и вызывало с их стороны ещё больше положительных визгов и комментариев.

Рэн совершенно не знал, как нужно воспитывать ребёнка.

Раз девочка — то платья. Сейчас я понимаю, что именно такой логикой пользовался мой ненаглядный Джин-тян, а тогда это казалось непоколебимой догмой, носить купленные Рэнжином платья. Кроме них в моем гардеробе больше ничего и не было, но зато каким количеством разновидностей мой шкаф мог похвастаться. Не детский гардероб, а целый магазин.

Раз паника — то непременно мороженое и мультики. Раз слёзы — то на руки и успокаивающие слова. Раз… Он носился со мной словно с хрустальной статуэткой, боясь ненароком разбить и только поэтому, его резкая перемена в настроении так сильно была заметна. Делать для ребёнка всё, а потом в один миг забрать, оставив лишь спасательный круг в виде денег и крыши над головой. Правда многие и этим не могут похвастаться, оттого всё более гадно становилось на душе — у меня есть всё, но неприятное липкое чувство растекающееся внутри с каждым годом прорастало гнилой плесенью, вытесняя другие чувства. Так на свет появилась настоящая я — избалованная, замкнутая в себе, вечный подросток со странным шрамом на груди.