Звали ее Пикенеш, что значит маленькая красавица.

Жил неподалеку от них, в соседнем селенье, мурза Хундимер.

Худое дело задумал мурза — силой навязать свою любовь прекрасной Пикенеш. Знал он, что алманчи Савалей часто отлучается из дома по торговым делам, и только ждал удобного случая.

Скоро такой случай представился.

Однажды собрался Савалей в дальнюю дорогу, попрощался с домашними. А жене сказал:

— Вернусь через три месяца. Жди меня, береги дочь.

С тем и уехал. А на другой день в дом явился мурза Хундимер, будто и знать не знал, ведать не ведал, что Савалей в отъезде. Поговорил о том о сем, да исподволь и подвел разговор к самому главному: мол, зачем тебе, прекрасная Пикенеш, такой муж? Ведь он не дорожит тобой, оставляет на долгие дни одну, без ласки, без утешения.

— Так и увянешь, не распустившись, как одинокий цветок в сыром лесу! Полюби меня, Пикенеш, уж я постараюсь, чтобы ты была счастлива.

А Пикенеш ему в ответ:

— Разлука любви не страшна.

А мурза сжал кулаки:

— …Вот возьму и распущу слух, что пригрела ты меня, приласкала, пока Савалея дома нет… Что будешь делать? Кто поверит в твою невиновность. Муж первым проклянет!

Переменилась в лице Пикенеш, но ответила спокойно:

— В детстве слышала я сказку про белую лебедь. Плыла лебедь по озеру, белая, величавая, а рядом — серые гуси. И взяла тут гусей зависть: «Мол, отчего мы серые, невидные, а ты, лебедь, бела как снег?» Похватали со дна грязного ила, забросали лебедушку, — и ну на радостях гоготать:

— Вот и ты теперь стала серой! Нечего нос задирать. Такая же, как все!

А лебедушка нырнула в воду, вынырнула — белей прежнего. Нет, сосед, к чистому грязь не пристанет.

Поднялся мурза мрачней тучи:

— Ну, что ж, — сказал, — посмотрим. Еще припомнишь меня, красавица.

И ушел, хлопнув дверью. А Пикенеш и рада. Только на душе осадок остался, да вскоре рассеялся.

Красавица о мурзе и думать забыла: мало ли хлопот по хозяйству, еще дочь на руках.

Но случилась беда.

Как-то взяла служанка-хархам девочку в сад погулять. И часа не прошло — послышались крики. Выбежала Пикенеш, видит: лежит служанка ни жива ни мертва, вокруг люди суетятся, голосят.

— Дочь! — закричала Пикенеш. — Где моя доченька!

Заметалась по саду, заплакала…

Девочки нигде не было. Служанка, очнувшись, ничего толком сказать не могла. Какие-то люди выскочили из кустов, сбили ее с ног, а девочку схватили, та и пикнуть не успела. Унесли…

Рухнула наземь бедная Пикенеш, едва привели ее в чувство.

— Дочь, доченька, — одно только и твердила бедняжка, — где моя дочь?

Верные слуги бросились в погоню за злодеями, да вернулись ни с чем.

Слегла Пикенеш. Не ест, не пьет, ни с кем говорить не хочет. За три дня состарилась, не узнать ее.

…Возвращался Савалей из дальней поездки и еще в дороге прослышал, какая беда стряслась в его доме. Дурная весть — крылатая. Встречные снимали шапки-малахаи, участливо кланялись и, глядя вслед, качали головами.

Словцо-другое долетало до Савалея, но он пропускал их мимо ушей, а однажды, словно иглой в сердце, кольнуло: «Что-то люди таят от меня, не договаривают».

Будучи на постое, не стерпел Савалей, схватил хозяина избы за рукав:

— Ну-ка, говори, о чем народ шепчется. Правду скажешь — не трону, солжешь — худо будет.

— Не серчай на меня, славный алманчи, — сказал понуро хозяин, — не нами слухи придуманы.

— Говори!

— Сказывают люди, будто жена тебя обманула, оттого и наказал вас бог, отнял дочь. Ну, а что и как там…

Не договорил хозяин, страшен был Савалей в ту минуту.

— Молчи, святотатец! — И схватился за кинжал, да вспомнил, что слово дал, и, весь дрожа, опустил руку.

Дома у постели больной жены молча стоял Савалей, потом заговорил — и голос его прозвенел ровно булат под молотом:

— Сердце мое скорбит о дочери. Не смогла ты ее уберечь. Но не об этом сейчас… Честь моя запятнана твоей изменой. Я все знаю, люди зря говорить не станут, слухи сами собой не родятся.

Ничего не ответила ему Пикенеш. Вспомнилась ей угроза Хундимера: «Кто поверит в твою невиновность. Муж первый проклянет. Погоди, еще вспомнишь меня».

— Нет моей вины перед тобой, — проговорила Пикенеш, чуть шевеля губами. — Клянусь… это злые языки…

Но Савалей только головой покачал. Не поверил.

— Слабая женщина — хуже змеи. Я прикажу выбрать тинюков пусть решат, права ты или виновата…

— Тинюки… это слово мне незнакомо…

— Откуда тебе знать, — сказал дед, — все о них давно позабыли. А в древности, решая спор, выбирали трех судей. Даже поговорка такая была: «Справедлив, как тинюк».

— Судьи, значит…

— Вроде того, — махнул рукой мучи. — Судьи тоже бывают разные. Но тинюк — всем судьям судья.