Шрифт:
— Хорошо поет! — уже громче произносит дед. — Слышишь, слышишь?
Только сейчас я понимаю — начинается новая дедова история — и машинально нащупываю в кармане записную книжку, но тут же спохватываюсь. Старик не терпит писанины, говорит: «Хочешь слушать — слушай. Я тебе говорю, а не блокноту».
— Яндуган, — зовет она своего любимого, чтобы он быстрее покончил с супостатами и вернулся к ней. А какая печаль в ее песне! Сколько в ней любви! И надежды!
Я уже не мешаю деду.
— Вот так, маттур, умный человек! Внимай этой песне. Такую не часто услышишь.
И, покачиваясь из стороны в сторону, он неожиданно запел глуховатым баском. Первых слов я не уловил, но прерывать не решился.
… … Эй, ты, песнь моя, песнь печальная. Полети, моя песнь, легкой птицею. Далеко-далече, за горы, за долы, Отыщи моего любимого. Ты подай ему, песня, весточку, Что я жду его — не дождусь. Пусть в боях ему будет удача. Конь под ним не споткнется, сабля выстоит. А как станет он насмерть биться, Пусть любовь моя сбережет его. Пусть любовь моя сбережет его И поможет ему в час беды лихой…Он поет, словно сам для себя. Иногда так тихо, что я почти не разбираю слов.
… Пусть вернется ко мне с победой. Пусть вернется живой-целехонький…Голос деда окреп, стал звонче.
Ой, не жди, моя песня, попутного ветра, Нелегка твоя путь-дороженька… Ведь и счастье наше нелегкое.…Несколько минут царит тишина. Дед достает трубку и привычным речитативом, так, что ясно слышится каждое слово, продолжает рассказ.
— Так вот, ачам. Нужно уметь слушать песню Илемби. Только люди с чистой совестью, с ясной душой, кому дорога правда, могут услышать ее. Понял?
— Да, дедушка.
— Говорят, что другой такой девушки, как Илемби, не было во всей округе. Была она тонка, словно ивовый прут, красива, как весенний цветок. Очи ясные, будто звезды горят. Скажет слово — ласточкой защебечет. Взглянет — любого приворожит; злого человека добрым сделает, доброго — сильным. А уж если улыбнется, на всю жизнь запомнится. Рядом с ней старики молодели, добрые молодцы робели, а подружкам с ней было весело.
Бывало, выйдет в хоровод лебедушка, сама краса, до пояса коса. И зазвенят на ней монисты да тухьи [9] , да звонкие алги [10] , засверкают под луной чистым золотом, как агах [11] .
А добра была, как сам пирешти [12] . Скромна, что голубка. А уж работяща да умна — другой такой не сыщешь.
И надо же случиться беде. Ворвались на чувашскую землю враги-кочевники.
9
Головной убор у девушек в виде древних шлемов.
10
Вид серьги.
11
Вид камня, который чуваши считают самым дорогим.
12
Покровительница домашнего очага.
Ох, не жизнь тогда была — сон страшный. Налетят среди бела дня ордой поганой, скот перережут, детишек похватают. Жен, сестер — косу на кулак и в седло. И уж не знаешь, не ведаешь, кто ты есть — человек или так, тля травяная. Но всему, брат, есть конец, даже горю народному. Переполнилась чаша терпения, словно горное озеро после дождей.
Поднялся народ, и повел самых сильных батор Яндуган. Был он силен, умен, с очами хылата [13] , а сердце львиное имел. Первым в сечу кидался. Закричит — небо расколется, упавший встанет, отставший вперед кинется, а передние врага сомнут.
13
Беркут.
Был он буре сродни, урагану братец кровный. У них, видать, и силу брал. Молния сверкала — душа его отдыхала, гром гремел — отвага прибавлялась.
Долго бились чуваши под знаменем Яндугана. Не раз уж точил Яндуган иступившуюся булгарскую саблю. На волжских точил берегах, на священных камнях. Стал враг поддаваться, еще немного, и побежит.
Однако тут к нему подмога пришла. В одну ночь окружили отряды Яндугана. Врагов была тьма-тьмущая, но чуваши дрались отважно. А потом ушли в дремучие леса, в самую глушь Юхминского края.
Нелегка была дорога, люди устали, спотыкались отощавшие кони. Едва стали в лесу на привал, повалились воины в траву и сразу уснули. Один лишь Яндуган крепился, хмурый ходил между спящими. Думу думал.
Сколько родных деревень осталось в руках врага. Сколько близких — матерей, отцов, любимых. Что их ждет теперь?!.
От этой мысли сжималось сердце Яндугана. Ох, не сиделось ему в лесу. Кликнуть бы клич, смять орду. Но силы иссякли, и людям, и коням отдых нужен, еще надобно сабли навострить, колчаны наполнить стрелами.