Шрифт:
– А как обстоит дело с проблемой выбора? Кристина широко распахнула глаза:
– Некоторые вещи не выбирают, Джо.
Он смотрел прямо вперед и ничего не говорил. Впрочем, и без слов было ясно, что он понял, что она имела в виду. Он постукивал указательным пальцем по рулю, выбивая незамысловатый ритм, упрямо сжав губы. Она не помнила за ним этой привычки, но едва услышав это постукивание, словно вернулась в прошлое десятилетней давности, когда у них с Джо все только начиналось.
Как много раз они проезжали по этой самой дороге, как много раз на пути из Лас-Вегаса они останавливались, чтобы глотнуть кофе для бодрости, закусывая орешками или батончиком «Херши», и говорили, говорили… Боже, как они любили поговорить! На любую тему: от проблемы разрешения абортов в стране до снижения образовательного ценза при поступлении на работу. Не оставались не затронутыми и религиозные проблемы, такие как единобожие и слияние религий. Кристина увлекалась, забывая, что не лекцию читает, а Джо цеплялся к словам. В конце концов они начинали ссориться. Когда же словарный запас иссякал, они бросались в объятия друг друга и занимались любовью с тем же жаром, с каким они делали все, что делали вместе.
Возможно, ошибка Кристины состояла в том, что она пыталась применить к другим опыт, приобретенный с Джо, и не находила ему равных. Наверное, надо было забыть, начать сначала… Но она отдала сердце своему мужу: она любила его, когда они были женаты, и все еще чувствовала себя его женщиной, хотя и знала, что никогда ему об этом не скажет.
Облака заволокли луну, и лицо Джо на миг закрыла тень. Кристина почла бы за счастье не спать несколько ночей кряду, глядя на него, спящего. В нем было нечто такое, чего она не могла найти в других мужчинах. Он был напорист, агрессивен и умен, куда сообразительнее многих. Дитя нью-йоркских улиц, он должен был бы совсем не подходить ей, девочке с ранчо, и все же, когда дело касалось действительно важных вещей, они всегда были заодно.
Она любила его тело и его мысли и готова была поверить в чудо: в то, что судьба благосклонна к ним, подарив ребенка – еще одно сокровище в дополнение к тем богатствам, что они уже имели.
Увы, в тот год судьба не была щедра на чудеса.
– Думаю, немного музыки никому не помешает, – сказала Кристина чуть хрипло от переполнявших ее эмоций.
Требовалась какая-то зацепка за настоящее, якорь, что мог бы удержать ее у берегов реальности, не позволив уплыть по воле мечты.
– Да, – сказал Джо, включая радио. – Ты, пожалуй, права.
Не стоило тратить пленку на Барри Манилова, и Слейд отключил магнитофон.
Он осторожно опустил его в карман, туда же, где лежала монетка, которую он стянул у Марины. Она назвала эту монетку своим талисманом на счастье. Теперь он с полным правом мог назвать ее своим «золотым ключиком». Быть может, она действительно приносила удачу. Первый плод удачи – пленка в магнитофоне. Быть может, за первым плодом последуют другие: например, удастся узнать тайну странного брака Марины и Бойскаута. Кристина думала, что девушка англичанка, как и Слейд, но нужно вырасти на лондонских улицах, чтобы улавливать этот акцент иностранца за версту. Нет, она говорила по-английски безупречно, но все же какой-то почти незаметный акцент у нее был.
Слейд уже кое-что знал. Он знал, что простые люди не отправляют своих отпрысков учиться в лондонские пансионы.
Там учатся дети богачей, те, чьи родители хотят знать наверняка, что их отпрыски заведут нужные знакомства с детства и все у них потом будет как надо.
Слейд уселся поудобнее. Честно говоря, они несколько разочаровали его: могли бы найти тему попикантнее, а то все о ранчо и каких-то старых фильмах.
– Ты проснулся? – шепотом спросила Марина. Слейд сделал вид, что зевает.
– Ты что-то спросила, дорогая?
За противным голосом Барри едва ли Крис и Джо услышат их разговор.
– У тебя глаза открыты.
Слейд повернулся к Марине. На щеке у нее осталась вмятина – девушка спала прислонившись к двери. Мышиного цвета волосы были в беспорядке. Даже смешно сравнивать ее с Кристиной.
– И тебя Манилов разбудил?
Марина мечтательно покачала головой в такт мелодии.
– Мне он нравится. Слейд приоткрыл окно.
– Тебе надо подышать воздухом.
Марина подвинулась к нему поближе.
– О чем они говорили?
– А ты разве не слышала?
– Расскажи мне, – повелительным тоном потребовала Марина. – Я должна знать все, каждую мелочь.
– Они говорили о ранчо и журналах. Ты не так уж много пропустила, – ответил Слейд и, поглядев на нее повнимательнее, добавил: – Неужели это ревность? Впервые замечаю за вами подобное, миссис Мак-Марпи.
– Вовсе нет.
Девушка либо была превосходной актрисой, либо говорила сущую правду. Странно, но Слейд решил, что здесь имеет место второе.
– Неужели тебе не любопытно узнать, что удерживает людей вместе, а что заставляет их расстаться?
– Только если эта в моих профессиональных интересах. В противном случае плевать я хотел на эти сантименты.
Карие глаза девушки подернулись дымкой: она то ли жалела его, то ли презирала, как убогого калеку. Еще одна романтичная натура, подумал Слейд, в точности как Бойскаут. Может, они не такая уж плохая парочка.
– Ты думаешь, они все еще любят друг друга? – спросила Марина.