Перед рассветом следующего дня Конмаэл сидел в углу библиотеки при пламени чадящей керосиновой лампы. Пока все спали, он пытался собраться с мыслями и записать в дневник впечатления от прошедшей казни. «Я убил» – эти слова монолитным грузом легли на бумагу, засвидетельствовав свершившийся факт. Они будто не требовали дальнейших пояснений, оставаясь пугающе самодостаточными. Завитки не хотели складываться в буквы, а буквы в слова.

Будущий офицер смотрел на жёлтый огонь керосинки, разгонявший предрассветную тьму. Иногда он начинал дёргаться, и тогда тени плясали вокруг в диком неистовстве, словно пытаясь втянуть Конмаэла в свой языческий танец. Его разум постепенно успокоился, но оставался пустым, хоть юноша отчаянно желал передать бумаге всё, что с ним происходит. С тех пор как Конмаэл свернул с привычной дороги, он ощущал за собой трансформации, и хотел помнить, какими они были раньше – он сам и мир вокруг него. Когда-нибудь позже он взглянет на себя прежнего с тоской, с гордостью или с отвращением, снизу или с высоты своего будущего «я». Когда-нибудь позже.

Мрак библиотеки стал постепенно рассеиваться.

Конмаэл вертел в пальцах ручку, постукивая ею по столу и глубоко уйдя в безмыслие.

Дверь библиотеки отворилась с неуклюжим скрипом. Конмаэл вздрогнул и вернулся к реальности. Вошёл человек, которого он раньше не видел. Это был высокий и плотный солдат, с белокурыми кудрявыми волосами и крупным глуповатым лицом.

– А! – воскликнул он, и этот возглас разорвал священную тишину рассвета. – Спозаранку за книгой, рекрут?

Он сказал это совсем не враждебно и даже с улыбкой, отрывисто хохотнув, но у Конмаэла его слова вызвали лишь раздражение.

– Думаю, это не возбраняется, – нехотя ответил Форальберг.

– Нет, конечно, нет. Слыхал, у вас вчера была первая казнь?

– Была.

Незнакомец протянул что-то нечленораздельное и напустил на себя печальный вид, став комично похожим на провинившегося пса.

– Ну это ничего, да, ничего. Мерзкое дело наше, но нужное. Да, работа такая. А я вот тут тоже… пораньше… токмо не за тем. – Солдат вмиг сбросил тоскливую мину и изобразил таинственность. Очевидно, он ждал расспросов, но его собеседника нисколько не интересовала цель его визита.

– Прошу прощения. – Выдержав паузу, Конмаэл встал, собрал свои вещи и направился к выходу.

– Ну, бывай, – запоздало бросил ему вслед здоровяк, но и здесь не получил ответа: рекрут вышел из зала не обернувшись.

Конмаэл едва удержался, чтобы не хлопнуть дверью. В нём змеёй завертелась злость на непрошеного гостя, который так грубо нарушил столь необходимое ему уединение. Неотёсанный деревенщина. Перед глазами встала чёткая картина расстрела, заполыхала алым, и неспособность выразить словами то, что он чувствовал, лишь подогревала его раздражение. Сердце забилось сильнее, внутри комом нарастало что-то тяжёлое и раскалённое. Дыхание участилось, будто невидимые меха раздували рождающуюся внутри злую энергию. Конмаэл сам не заметил, как оказался в маленьком дворике за башней Правосудия и встал напротив окровавленной стены, сжав кулаки, готовый в любую секунду сорваться с места. Демоны раздирали его изнутри, волна ненависти накрыла его, разум помутился. Он закричал. Вырвавшийся звук напоминал рёв – так трубит раненый олень, неготовый к скорой смерти. Конмаэл бросился на стену, как в последний бой. Он рычал, бил кулаками по шершавому камню, каждый удар резкой болью отдавался в руках до самых плеч, но он не замечал ничего и не знал ничего на этом свете, кроме того, что нужно бить стену. В сознании вспышками, сменяя одна другую, возникали картинки: удар – человек с мешком на голове смирно стоит во мраке башни, ещё удар – треск выстрелов разносится по округе, но человек стоит, следующий удар – пленник оседает и падает, облачаясь в красное.

Отдав гневу все силы, Конмаэл привалился плечом к ненавистной стене и стал пинать её сапогом. Из глаз его потекли слёзы. Они обжигали, мешали дышать, их солёный привкус сливался с запахами крови и камня. Ноги у него подкосились, и он сел на холодную брусчатку, уронив голову на руки. Дыхание постепенно выровнялось.

– Рекрут Форальберг! – голос майора разрезал утренний воздух. Конмаэл поднял на командира тяжёлый взгляд.

– Встать.

Ничего не произошло. Он всё так же глядел на майора, молча, с усталой мутной злостью.

Таубе в три широких шага подошёл к нему, схватил за шиворот и рывком поставил на ноги.

– Я сказал встать.

Конмаэл устоял, но продолжал молчать. С его рук вяло капала кровь, веки распухли, в ушах звенело.

– Выпей. – Майор достал из кармана флягу и вложил её в руку рекрута. Тот попытался отмахнуться.

– Пей, говорю.

Конмаэл отвернул крышку и сделал глоток. Рот и горло обожгло крепким алкоголем, это обратило его к реальности.

– Теперь ты готов меня слушать?

– Да, господин майор, – хрипло ответил он.

Выдержав паузу, Таубе заговорил, хмуро глядя на Конмаэла:

– Тебе невыносимо трудно принять то, что с тобой происходит. Труднее, чем остальным. Другие рекруты ещё даже не стали мужчинами, но простых людей война касается охотнее – у каждого из них кто-то погиб, каждый заранее знал, что попадёт на фронт. Их внутреннее устройство проще, и они рады быть здесь, а не сразу в пекле. Большинство новобранцев на передовой гибнет в первом же бою. Они более открыты тому, что сейчас делают. Ты же варился в другом котле и даже не мыслил о таком исходе. Твоё отношение понятно. Но вот в чём штука – это не имеет никакого значения. Сейчас условие задачи одно – действовать. А не думать о своём отношении к происходящему и не задаваться десятками бессмысленных вопросов. Твоё дело – нажимать на спусковой крючок и отправлять пули в цель. Не думай о казнённых как о людях. Это не твои друзья из соседнего поместья и даже не твой лакей или конюх. Они из тех, кто отправляет твоих друзей и твоих лакеев в могилы. И у тебя сейчас есть прекрасная возможность делать то, что должен делать всякий солдат, и при этом без особых усилий. Ты не рискуешь жизнью и не мёрзнешь в сырых траншеях. Куда уж проще. Будь мужчиной, Конмаэл, уже пора. Соберись. Мы поняли друг друга?

Рекрут наконец поднял глаза на командира – всё это время он слушал его, глядя в одну точку на брусчатке.

– Да, господин майор.

– Хорошо. Скоро построение. Сходи в медпункт, пусть тебе забинтуют руки, и возвращайся в строй. Ступай.

Конмаэл, ничего не говоря и не меняясь в лице, прошёл мимо Таубе в крепость.

Следуя указанию майора, он сперва отправился в медпункт. Медсестра замотала бинтами его саднящие кисти, не задавая лишних вопросов, – перевязка прошла в полной тишине. Потом он возвратился в казарму, где уже прозвучала команда «подъём», спокойно вышел на построение, молча позавтракал. Рекруты с удивлением поглядывали на его забинтованные руки и тихо перешёптывались, но никто не посмел обратиться к нему. А потом, когда перед очередными лекциями выдался свободный час, он вернулся в библиотеку, открыл дневник и, ни минуты не размышляя, записал всё о состоявшемся накануне расстреле.