Потом он начал свой хаотичный рассказ, который внезапно вызвал жгучий интерес моего дяди. Прошлой ночью случилось небольшое землетрясение, наиболее ощутимое в Новой Англии за последние годы; и это сильно затронуло воображение Уилкокса. У него был невероятный сон об огромных циклопических городах из каменных плит и взметнувшихся в небо монолитах, они источали зелёную илистую жидкость и были начинены скрытым ужасом. Иероглифы покрывали стены и столбы, и откуда-то снизу доносился голос, который голосом не был; но который он попытался передать почти непроизносимым сочетанием букв: «Ктулху фхтагн».

Эта словесная путаница была ключом к воспоминанию, которое взволновало и расстроило профессора Энджелла. Он с научным интересом расспросил скульптора и исследовал барельеф, над которым поработал молодой человек, продрогший и одетый лишь в ночную сорочку. Уилкокс впоследствии сказал, что мой дядя винил свою старость, потому что он не смог достаточно быстро распознать иероглифы и изображение. Многие его вопросы казались посетителю совершенно посторонними, особенно те, которые пытались связать всё это со странными культами или обществами; и Уилкокс не мог понять заверения профессора в молчании, которое тот предложил ему в обмен на признание своего членства в каком-нибудь распространённом мистическом или языческом религиозном обществе. Когда профессор Энджелл убедился, что скульптор действительно не осведомлён о каком-либо культе или системе криптографии, он попросил, чтобы его посетитель в будущем докладывал бы ему о своих снах. Это принесло плоды, потому что после первого интервью в рукописи имеется запись о ежедневных визитах молодого человека, во время которых он рассказывал о ярких моментах своего ночного воображения. Он всегда рассказывал об ужасных циклопических пейзажах из тёмных и сочащихся камней, о подземном голосе или разуме, монотонно выкрикивающем загадочную неописуемую тарабарщину. Два часто повторяемых слова передаются буквосочетаниями «Ктулху» и «Р’льех».

23-го марта, продолжала рукопись, Уилкокс не пришёл; его поразила неизвестная лихорадка, и его увезли в семейный дом на Уотермен-стрит. Ночью он кричал, разбудив других художников в здании, и с тех пор выказывал только чередование беспамятства и бреда. Мой дядя сразу позвонил семье и с того времени следил за происходящим, частенько справляясь в приёмной доктора Тоби на Тейер-стрит. Лихорадочный ум юноши, очевидно, населяли странные вещи; и доктор дрожал, когда говорил о них. Там содержалось не только то, что юноша прежде видел во сне, но также упоминались гигантские твари «высотой в милю», которые бродили или неуклюже двигались вокруг. Он никогда полностью не описывал эти объекты, но случайные безумные слова, повторенные доктором Тоби, убедили профессора, что они идентичны безымянным монстрам, которых юноша изобразил в своей сновидческой скульптуре. Упоминание этого объекта, добавил доктор, было у молодого человека неизменной прелюдией к летаргии. Достаточно странно, что его температура была нормальна; но состояние в целом походило скорее на настоящую лихорадку, а не на психическое расстройство.

2-го апреля примерно в 3 часа дня все признаки болезни Уилкокса внезапно исчезли. Он вертикально сел в кровати, удивлённый, что оказался дома, и полностью неосведомлённый о том, что случилось во сне или наяву, начиная с ночи 22-го марта. Его врач объявил о выздоровлении, и юноша через три дня вернулся к себе домой; но помочь профессору Энджеллу он был не в состоянии. С выздоровлением все следы странных сновидений исчезли, и спустя неделю после бессмысленных и заурядных видений мой дядя больше не вёл записей ночных образов.

Здесь первая часть рукописи заканчивалась, но она дала мне много материала для размышлений. В записках содержались описания снов различных людей, относящихся к тому самому периоду, когда происходили странные визиты молодого Уилкокса. Мой дядя, кажется, опросил почти всех своих друзей, к которым мог обратиться, прося рассказать их о своих снах, и фиксируя даты любых значимых за последнее время видений. Он получил так много откликов, что справиться с ними без секретаря было невозможно. Эта оригинальная корреспонденция не сохранилась, но его заметки составляли полный и действительно важный отчёт. Средние люди в обществе и бизнесе давали почти полностью отрицательный результат, хотя и были среди них некоторые несформированные ночные видения в период между 23 марта и 2 апреля – во время бреда молодого Уилкокса. Четыре случая давали неясные описания странных пейзажей, а в одном случае было упомянуто нечто вызывающее страх.

Ответы художников и поэтов были самыми интересными, и я подозреваю, что если бы сопоставили эти рассказы, то возникла бы паника. Но это были не оригинальные записи, и я подозревал, что им задавали наводящие вопросы – или же записи были отредактированы. Именно поэтому я продолжал думать, что Уилкокс оказал на старика-учёного внушающее воздействие. Ответы эстетов содержали тревожные рассказы. Большая часть их с 28 февраля до 2 апреля видела во сне очень причудливые вещи, интенсивность сновидений была несоизмеримо сильнее в период бреда скульптора. Больше четверти из них сообщали о сценах и полузвуках, подобных тем, что описывал Уилкокс; а некоторые из видевших сны боялись гигантской безымянной твари, которая в конце стала видимой. Один случай был весьма печальным. Широко известный архитектор, проявлявший большой интерес к теософии и оккультизму, в день начала болезни молодого Уилкокса впал в буйное помешательство, на протяжении нескольких месяцев непрерывно кричал, звал на помощь, чтобы его спасли от какого-то сбежавшего обитателя ада. Если бы мой дядя вместо чисел упомянул настоящие имена, то я бы провёл собственное расследование; но дело обстояло так, что мне удалось проследить лишь несколько случаев. И хорошо, что до тех людей не дошли никакие объяснения.

Статьи из газет, как я выяснил, касались случаев паники, мании и чудачеств во время указанного периода. Коллекция профессора Энджелла была огромной, а источники были рассредоточены по всему земному шару. Здесь было ночное самоубийство в Лондоне, когда человек с диким криком выпрыгнул из окна. Здесь было письмо редактору газеты в Южной Америке, в котором некий фанатик на основании своих видений предсказывал будущее. Статья из Калифорнии описывала колонию теософов: люди в белых одеждах готовились к какому-то «великолепному исполнению», которое так и не наступило. Статьи из Индии говорили о серьёзных волнениях среди местного населения в ночь с 22-го на 23-е марта. Запад Ирландии был также полон диких слухов и легендарных историй, а живописец по имени Ардуа-Бонно, изображавший фантастические сюжеты, на весеннем парижском салоне в 1926-м году предложил богохульный «Пейзаж из сна». Также были зафиксированы многочисленные беспорядки в психиатрических лечебницах. Но я был тогда убеждён, что молодой Уилкокс знал о более ранних материалах, упомянутых профессором.

The older matters which had made the sculptor’s dream and bas-relief so significant to my uncle formed the second half of his long manuscript. Once before, it appears, Professor Angell had seen the hellish outlines of the nameless monstrosity, thought about the unknown hieroglyphics, and heard the ominous syllables which can be written only as “Cthulhu”.

It was in 1908, seventeen years before, when the American Archaeological Society held its annual meeting in St. Louis. Professor Angell, due to his authority and attainments, had a prominent part in it. Other people offered him questions for correct answering and problems for expert solution.