— В письме говорится о том, как храбрость и находчивость помогают бить врага. Вот послушайте: «Двадцать пять разведчиков лейтенанта Фурсова получили приказ захватить в штабе вражеской дивизии „языка“. Они перешли линию фронта и замаскировались недалеко от штаба фашистов. Лейтенант Фурсов вызвал к себе знающих румынский язык: Ивана Богатыря, Николая Долгова, Михаила Михайлова и разъяснил им задачу.

Изучив местность и узнав пароль, наши разведчики сняли часового у штаба, на место его поставили Михайлова. В первой же комнате штаба Богатырь и Долгов увидели, за столом майора. На диване спал другой офицер. Не дав им опомниться, разведчики быстро их обезоружили и связали. Захватив документы, благополучно вернулись к лейтенанту Фурсову. Но враги обнаружили наших разведчиков и окружили. С донесением о создавшемся тяжелом положении были посланы Богатырь и Долгов. По дороге, наткнувшись на КП вражеского батальона, обстреляли окликнувшего их часового и побежали к деревьям. Здесь Богатырь увидел замаскированную румынскую танкетку. Едва разведчики вскочили в нее — показалась погоня. „Не видели ли двух русских разведчиков?“ — спросили румыны. — „Не видели“, — ответил Долгов.

Осмотрев танкетку, Богатырь решил на ней отправиться в штаб своего полка. До войны он работал в колхозе на гусеничном тракторе. Враги пропускали свою танкетку, а наши приготовились встретить ее как следует. Богатырь вывесил на палке носовой платок. На этой же танкетке и вернулись к своим разведчикам Богатырь и Долгов, помогли группе Фурсова с пленными и трофеями выйти из окружения…»

Раздалось покашливание Синюхина:

— Разрешите доложить, товарищ политрук?

— Говорите.

— Я своим товарищам говорил, — кивнул Синюхин в сторону пограничников, — надо изучать не только свое оружие, но и вражеское. В разведке всякое может случиться.

— Верно, товарищ старший сержант, — поддержал Иванов. — Во-первых, никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя терять хладнокровия. Почти всегда есть выход из самого тяжелого положения. Работа разведчиков полна неожиданностей, острых моментов, когда секунды решают исход борьбы. Вспомните наши походы. Это наша школа, наш опыт. Особенно надо помнить о допущенных ошибках, чтобы не повторять их. Товарищ Эйно Инари, помните последний поход?

С нар поднялся высокий, стройный блондин, очень похожий на сидевшего с ним брата, Армаса Инари.

— Так точно, помню, товарищ политрук. Вместе с нами тогда ходили и разведчики старшего лейтенанта Гавриленко.

Разрешив Инари сесть, Иванов напомнил подробности той операции и причины, чуть не погубившие группу Гавриленко после удачно выполненного задания.

— Мы оторвались от преследования, — говорил Иванов, — считали себя уже в безопасности, когда головной дозор вдруг обнаружил засаду…

Разведчики молчали. Они понимали — причиной всего были их разговоры, услышанные врагом.

Проводя беседу, Иванов обратил внимание на Синюхина. Сегодня он был не таким, как всегда. Ответы его были кратки, без обычной сердечности. «Это он после известия из дома, — подумал Иванов. — Надо будет с ним поговорить…»

Вчера Синюхин получил фотокарточку своей семьи, первую за время войны. Он долго держал ее перед собой, вглядываясь в родные лица, искренне удивляясь, как выросли дети. Письмо от жены было ласковое, полное уверенности в скорой встрече, но фотокарточка подняла из глубины сердца тоску по дому.

Выйдя из землянки вместе с Синюхиным, Иванов сел на потемневшую от времени скамью, пригласил присесть и Синюхина.

Глубокий снег укрывал землянки, толстыми хлопьями лежал на деревьях. Тяжелое свинцовое небо нависло над лесом, словно собираясь обрушиться и раздавить его. На ровной синеватой снежной пелене темнели строчки протоптанных пограничниками дорожек.

— Что у вас, старший сержант, несчастье какое или неприятность? — участливо спросил Иванов.

— Все благополучно, товарищ политрук, вчера даже карточку от жены получил.

— А ну-ка, покажите.

Синюхин достал небольшой блокнот. Между исписанными страничками был вложен снимок миловидной, совсем еще молодой женщины и пятерых толстощеких ребят. Старший смотрел исподлобья прямо в аппарат, сердито сдвинув ниточки бровей; рядом с ним двое мальчиков в длинных с поясками рубашках-косоворотках сжимали губы, видно, едва удерживая смех; две девочки — одна на руках матери прижалась к ее груди, вторая стояла рядом. От всей этой группы повеяло таким теплом, что Иванов невольно проговорил:

— Хорошая у вас семья, товарищ Синюхин! Ваш старший — копия моего Сергея. Пожалуй, одногодки. Сколько вашему?

— Федору-то? Десять уже, — с гордостью ответил Синюхин. — А это вот близнята.

— Петр и Павел?

— Они… А ваш-то где, товарищ политрук?

— Недалеко от Куйбышева, с матерью, у бабушки… Вижу я, загрустили вы, товарищ старший сержант.

Синюхин смутился:

— Есть маленько, так ведь без этого не проживешь. Семью свою я очень уважаю.

Иванов удовлетворенно проговорил: