— Вы, сударь, даете деньги в долг… — процедил д'Артаньян ядовито.

— Совершенно верно, — сказал г-н Перраш. — Если у вас есть необходимость в займе, для этого вовсе не нужно так шуметь, молодой человек, и портить стены…

— Я вам не молодой человек! — рявкнул д'Артаньян. — Я — дворянин из Беарна, кадет рейтаров…

— Здесь у меня бывали и гвардейцы, и особы титулованные, — как ни в чем не бывало сообщил г-н Перраш. — Изложите ваше дело взвешенно и по существу…

— Вы не можете не знать господина Бриквиля, хозяина меблированных комнат…

— Могу вас заверить, молодой человек, — всех своих должников я прекрасно помню… Вас это удивляет?

— Он вам должен полтораста пистолей…

— Вот именно. И срок уплаты истек.

— Ну да, я знаю. Вы имели наглость привести госпожу Бриквиль в совершеннейшее расстройство… Она рыдает, черт побери! Что вы себе позволяете?

— Я?! — изумился г-н Перраш, подняв брови в нешуточном удивлении. — Я всего лишь напомнил ей, что срок уплаты истек, и я в соответствии со своими законными правами могу выставить на торги их домашнюю обстановку…

— Вот об этом и речь! — воскликнул д'Артаньян. — Как вы посмели надоедать женщине?

— Надо вам знать, юноша, что по законам французского королевства жена вправе произвести уплату по векселям мужа в случае, если последний отсутствует…

— Но у нее нет сейчас таких денег!

— В таком случае, придется распродать обстановку…

Все грозные взгляды д'Артаньяна и его вызывающий тон разбивались о ледяное спокойствие этого субъекта, словно волны о стену берегового укрепления. Д'Артаньян с неудовольствием отметил, что теряет инициативу.

— Послушайте, как вас там, Перраш… — сказал он тоном ниже. — В конце концов, нет таких положений, из которых нельзя было бы найти выход… Вскоре Бриквиль вернется и уплатит вам сполна… Его жена тут совершенно ни при чем, а вы довели ее до слез…

Перраш с любопытством воззрился на него бесцветными глазками:

— Любопытно бы знать, отчего вы столь близко к сердцу принимаете горести и треволнения госпожи Бриквиль? А! Я понял! Вы, должно быть, ее кузен из провинции или другой близкий родственник, только что прибывший в Париж, исполненный родственных чувств, но совершенно незнакомый со столь скучными материями, как векселя и закладные?

Все это было произнесено с видом крайнего простодушия, но д'Артаньян, несмотря на молодость, кое-что повидал в этой жизни и был убежден, что простодушный ростовщик — явление столь же редкое, как человек с двумя головами или чиновник, не берущий взяток.

— Что за глупости вы несете! — воскликнул д'Артаньян, чуть покраснев под проницательным взглядом ростовщика и, мало того, сознавая, что тот это заметил. — Долг всякого подлинного дворянина — встать на защиту дамы…

— Такое поведение делает вам честь, молодой человек, — с непроницаемым видом сообщил Перраш.

— Послушайте, — сказал д'Артаньян. — Я вам настоятельно предлагаю: дождитесь возвращения Бриквиля…

— Один бог знает, когда он соизволит вернуться, — ответил Перраш. — Ну, а ежели, не дай-то бог, он по дороге утонет в реке или станет жертвой разбойников? — Похоже, затронутая тема пришлась ему по вкусу, и он с некоторым даже воодушевлением продолжал: — Путник может сломать шею, упав с лошади, отравиться насмерть трактирной пищей, стать мишенью молнии, умереть от удара, заполучить…

— Вы надо мной издеваетесь? — зловеще поинтересовался д'Артаньян.

— Помилуйте, как я смею? Я просто добросовестно перечисляю все дорожные случайности… Кто мне заплатит, если с Бриквилем что-то подобное стрясется? Лучше уж не рисковать и получить свое, пока есть возможность. И потом… Молодой человек, в каждом ремесле есть свои незыблемые правила. Если станет известно, что я простил одного должника, все остальные тут же решат, что меня можно разжалобить первой с грехом пополам придуманной сказочкой или причитаниями… Нет, такого нельзя допускать! Дело не в очаровательной госпоже Луизе, а в принципе!

— Да вы просто людоед!

— Я, сударь? — воскликнул задетый не на шутку Перраш. — Клянусь телом Христовым и смертными муками Спасителя нашего, что я ни разу не набрасывался на людей из-за угла где-нибудь в темном переулке и не приставлял им нож к горлу, требуя принять от меня некую сумму взаимообразно! Провалиться мне на этом месте, ко мне всегда приходят сами!

— Значит, вы отказываете?

— С прискорбием, молодой человек, с величайшим прискорбием!

Д'Артаньян, опершись обеими руками на край стола, навис над ним: