Все окружающие меня звуки – странная песня, которая больше походила на шипение, скрежет по стене, прерывистое дыхание – слились в одну ужасную симфонию, которая утопила меня в себе и начала душить, но не физически, а душевно. Мой разум сжался до размеров макового зёрнышка, и через секунду я почувствовал, как длинные скрюченные ногти дотронулись до моего правого плеча.

«Паук пришёл!» – это были мои последние мысли перед тем, как тьма в моих глазах начала сгущаться и капилляры поползли к моему зрачку, подобно ядовитым змеям к своей жертве.

***

Я помню этот сон. Помню, как и многие другие, снившиеся мне в течение тех кошмарных двух месяцев. Именно из-за них у меня началась эта… бессонница. Кошмары были настолько ужасные, что довольно часто я просыпался после них с криками, причём такими, что казалось – всего секунду назад меня резали тупым ножом. Заснуть после этих снов я уже не мог, даже если и хотел, так как моё сознание боялось вновь погрузиться во мрак, из которого выглядывала чья-то широкополая шляпа. До того, как я проконсультировался с врачом, и до того, как таблетки стали моими лучшими друзьями, половину ночи я просто лежал и изучал узоры на потолке. Я отлично помню, что на всех панелях был одинаковый узор: выпуклые полосы, размещённые так, что напоминали царапины, оставленные чьей-то когтистой лапой. Лежа в постели и смотря в потолок, я представлял себе сюжеты, которые могли быть составлены из этих групп полос. Наклонил голову чуть вправо, и вот тигр-циркач, состоящий из одних полос, готовится к своему лучшему номеру – прыжку в огненное кольцо, которое осталось «за кадром». Наклонил голову чуть влево, и вот мужчина-полосы сидит за столом-полосами, а на заднем плане женщина (также из полос) стоит спиной к мужчине и смотрит куда-то вдаль. «Что произошло между ними?» – спрашивал я себя, но не мог дать точного ответа. Мужчина всегда сидел с поникшей головой, женщина всегда стояла спиной к нему. Из них двоих я никогда не мог выбрать сторону, за которой была правда. Мужчина напоминал мне моего отца, а женщина – мою мать. Иногда моя фантазия добавляла в рисунок больше деталей: полупустые тарелки и рюмки, стоявшие на столе, обшарпанные обои на стенах комнаты, окно, в которое смотрела женщина. Естественно, всего этого быть не могло – полос попросту не хватало, – однако я никогда не отвергал эти миражи, так как считал, что они дорабатывали рисунок, делали его более реальным и живым. Через некоторое время я понял, что всё это было не просто так. Все эти миражи – отголоски того, что скрывалось за шторами внутри меня. За шторами, которые я боялся открывать. Что-то… билось внутри меня. Оно пыталось выбраться наружу, и я чувствовал его усилия каждую ночь. Иногда, когда я добавлял слишком много деталей из своей личной жизни в рисунки на потолке, ему всё же это удавалось.

Шторы раскрылись… и оттуда показалось немыслимое чудовище с огромной пастью, полной острейших зубов-клыков, и с тускло-жёлтыми глазами. Раздался рык, и клыки принялись за дело. Они вонзались мне в грудь, царапали и разрывали, оставляя после себя кровавые висячие лоскуты. Я задерживал дыхание от ужаса, вскрикивал и снова вздыхал, будто просыпаясь ото сна, но это не помогало. Воспоминания вообще сложно заглушить.

Практически каждую ночь я вступал в схватку с порождением мрака, скрывающим своё лицо за шторами, но всякий раз выходил проигравшим. «Кто же ты? – спрашивал я у тьмы, когда монстр отступал на некоторое время, и я мог перевести дыхание. К сожалению, ответа, который меня бы удовлетворил, я не получал. Только боль.

Иногда я бродил по квартире, взяв в одну руку фонарик или телефон, и осматривал комнаты. Довольно часто я заходил в зал и начинал перебирать тётины и бабушкины книги. Рутина оказалась моим вторым лучшим другом в эти мрачные месяцы (первым были, естественно, таблетки), но и она не всегда мне помогала. Наверное, где-то через две-три недели я занялся этой проблемой серьёзно. Посещение многих сайтов и тематических форумов в интернете, а также чтение нескольких книг, посвящённых моему недугу, позволило мне сделать вывод о том, что бессонница – временное явление и со временем сама пройдёт. Но время шло, и прошло его очень много перед тем, как я всё же решился обратиться к врачу. Тот, естественно, после недолгой беседы прописал мне снотворное и пару ещё каких-то таблеток, дурных на вкус. Проблема заключалась в том, что толку от них не было абсолютно никакого, так как от кошмаров они меня не избавляли. Я засыпал, да (как, собственно, и хотел), но, заснув, попадал в самый настоящий ад. Этот… грёбаный врач меня даже не слушал! Он что, и вправду думал, крутя мысли в своей тупой башке, что все проблемы с бессонницей всегда решаются снотворным, к которому сверху надо присобачить, как вишенку на торте, успокоительное? Да, по идее оно должно избавлять от кошмаров… только вот оно ни хрена не избавляет! Я решил послать этого напыщенного ублюдка к чёрту на повторном приёме… да только реализовать я это не успел – приехала мама.

… И вот сейчас, стоя здесь, в кухонном дверном проёме, и дрожа как осиновый лист, я, кажется, нашёл ответ на вопрос: «Кто стоял по ту сторону штор, сверкая своими кошачьими глазами?»

– Это была совесть, – прошептал я наконец, и по моим щекам вновь потекли слёзы. – Это была госпожа совесть. Я всю свою жизнь прикрывался мнимой добродетелью, не понимая, что всё, что я представлял, было ложью, самообманом, затмившим мне глаза, словно густой туман. Я видел чрезмерно театральные лица и лживые признаки чувств у людей, окружавших меня, потому что хотел их видеть, а не потому, что их лица и чувства являлись таковыми на самом деле.

Очки, через которые я видел всё в грязном и порочном свете, спали, и я увидел… Боже, что я натворил…

Они не идеальны, да, но и я не ангел тоже. Пытаясь вернуть мнимую справедливость, я пал. Пал в бесконечную тьму. Сколько бы я раз ни говорил, что я невиновен, – этого всё равно будет недостаточно, чтобы заглушить правду, скрывающуюся за чёрной пеленой. Я… никак не мог принять, что не являюсь олицетворением правды во всём мире. Я не искал истину, которая на самом деле не всегда лежит на видном месте, а просто мысленно очернял всех вокруг себя и считал, что являюсь лучше их в моральном и духовном плане.

Скрип колеса где-то вдалеке. Я начал тереть ладонью лоб.

Однако одного самолюбования мне было недостаточно. Пытаясь доказать, что они были неправы, я вступал в перепалки с членами своей семьи, не брезгуя переходить на крик, а иногда и на что похуже. В конце концов, это должно было вылиться во что-то более серьёзное. Я знал, что этот день настанет, и он действительно наступил. Я им прямо сказал, что они бесчувственные старые дураки, причём ещё и лицемерные, а также припомнил им всё, что, как мне показалось, доказывало мою правоту. Их реакция на это ничуть меня не удивила. Они были возмущены теми словами настолько, что стали похожи на змей, которые выгнулись s-образной формой, чтобы в следующий миг наброситься на свою жертву.

В течение того времени, как я пытался доказать родителям всё, что хотел, мать, как обычно, истерично хохотала и ловко парировала мои выпады доводами, которые вели меня в тупик, а отец, нахмурившись, внимательно слушал нашу с мамой перепалку, готовясь вставить поперёк всего свой фирменный и единственный довод, который он практически всегда использовал в таких случаях. Когда я закончил, переспорив свою мать по многим пунктам (ну естественно – я же был прав), отец, сжав кулаки, пошёл ко мне. Пока он шёл, его скулы нервно дёргались, а губы слегка подрагивали, но, когда он подошёл ко мне вплотную, вся нервозность на его лице мигом испарилась. Тогда (как и всегда) я знал, что он хотел меня ударить, и прекрасно знал, куда. Когда его ладонь была уже на полпути к моему лицу, я ловко отвел её своей рукой, и удар прошел мимо.