Да… пора…

Ему постелили… Он любил лежать на шкурах… Эта кровать была очень похожа на греческую, но ее делали в Риме. Он – патриот. Она почти вся из дерева. Так, без излишеств. Несколько вставок из слоновой кости. Между двумя стенками решетка из бронзы. На ней матрац. Ну, и шкуры… римские… шкуры…

То ли он уже спал… он услышал…

– Враги…

– Враги…

Какая-то очень красивая сладострастная музыка…

И две темные фигуры в странных меховых шапках и удивительных меховых шкурах стали сходиться… При этом заунывно пели…

Кого-то убили…

Шла tertia vigilia… третья стража… В темноте он разглядел любимый круглый стол из туи на одной ножке в виде звериной лапы…

На шкурах теплее… Зима близко… Это разве зима? Какая это зима? В Риме? Ерунда, а не зима. Вот в Альпах… Кто-то говорил… белый… пушистый… холодный… Ужас!!! А здесь… Иллюзия… хотя мне лично холодно, где угодно… как настоящему римлянину…

Третья стража закончилась… Он опять прикрыл глаза… ему стало не по себе… лары и пенаты спорили… разобрать не смог… возмущены чем-то…

Началась qvarta vigilia… четвёртая стража…

Какие-то огромные две северные страны… очень странные… Какие-то… Вarbari… он перевернулся… Все начинается с Рима… Мы первые во всем, а какие-то мелкие островки… вроде Сицилии… или варварские народы в степях… могут только с трудом подражать нам… Жалкие потуги…

Ранее.

В этот день он проснулся раньше обычного. Все вокруг было покрыто туманом. У ложа Гней Помпей Великий… Гней Помпей Магн… Gnaeus Pompeius Magnus… заметил знакомые очертания и приподнялся, чтобы получше рассмотреть. Это была голова лошади. Еще не придя в себя окончательно после сна, он стал пристально смотреть

То, что ему удалось рассмотреть, заставило его содрогнуться… Как ударило огромным молотом по груди, сердце дико забилось, и его вырвало…

Черная шелковистая голова его гордости, его знаменитого нумидийского жеребца, стояла посреди лужи крови. По полу тянулись белые сухожилия, все вокруг было покрыто пеной, а большие, словно яблоки, глаза, которые недавно блестели черными бриллиантами, теперь казались гнилыми плодами, плавающими в крови. На Помпея обрушился дикий гнев. Это было страшно. Обычно.

Однако он был глубоко потрясен. Как может человек уничтожить коня? коня, у которого нет стоимости? Без единого предупреждения. Без переговоров, которые могли бы что-либо изменить. Коня самого Помпея, наконец!!!

Подобная жестокость кричала о том, что здесь действовал человек, для которого не существует ни законов, ни богов. Сила, воля и хитрость этого человека потрясали.

Помпей провел расследование… Лично допрашивал охрану… Охранников пытали… Но они утверждали, что ничего не слышали. Помпей им не поверил.

Их явно подкупили и очень сильно запугали.

Он приказал их убить. Даже перед смертью они ничего не сказали.

Закончилась четвертая стража…

Он не был совсем дураком, он просто ошибся, полагая, что сильнее Клодия. Да, он и сильнее этого переделанного Клавдия, паршивого Клодия… Но ему, самому Помпею, намекнули, что он заблуждается. Несмотря на богатство, связи, его сенат, дружбу с Цезарем – какой-то итальяшка – римляшка – патрициашка может приказать, чтобы его, Помпея убили. И он сделает это. За то, что… не дал… Невероятно. Не имеют права люди так действовать. Это сумасшествие, это значит, что ты не можешь распоряжаться своими деньгами, быть хозяином у себя… Это хуже Цезаря. Надо все это разрушить. Этого нельзя допустить.

Когда пришло успокоение, он начал мыслить более трезво. Больше всего его потрясло то безразличие, с которым этот человек, Клодий, приказал уничтожить его коня, коня Помпея.

И, возможно, это только начало. Помпея охватил страх. Он думал о своей жизни. Он богат. Ему доступны самые красивые женщины в мире. Он живет полной жизнью и обладает всем, что могут дать деньги и власть. Надо быть сумасшедшим, чтобы ради каприза жертвовать всем этим. Что он может поделать с Клодием? Он дико засмеялся.