Шрифт:
Мое оцепенение разрушил звук звонкого подзатыльника и ругань Матушки:
— Ах ты ж кобелина! Ты кого, охальник, лапать вздумал! Лорд Седрик тебя, сироту несчастного и моего племяша, приютил по доброте душевной, а ты его дочурку тискать!
Ещё раз увижу, как ты юной хозяйке под юбку лезешь, поотрываю тебе все ненужное, так что хоть в горничные к ней пойдёшь!
Николка тут же вскочил и бросился прочь подальше от тетиного полотенца, которым она его всякий раз охаживала, стоило племяннику пошалить. Но сейчас у друга был такой несчастный вид, что мне его даже жалко стало.
— Матушка! Ну зачем ты его так?
— Ой, девочка моя, да как же ж с ними, жеребцами, по другому?! Ты, Николь, ещё малая, не понимаешь ничего. Но я тебе так скажу: до добра не доведёт то, что он тебя везде где ни попадя трогает. Так и до греха недалёко. Оно, может, для тебя и не так страшно, коли ты замуж не за северянина пойдёшь, у остальных чистота невесты не так важна. Но Николка то к тебе душой и сердцем прикипит и, как репейник, не отцепится от тебя.
— Матушка Донна, да мы с Николкой просто дружим…
— Дружат они! В постели вы ой как сдружитесь! Ай, помилуйте Боги, тебе ж недавно тринадцать годков минуло! Ой, позор на мои седины, кого я из племяша воспитала! Он же на дитё позарился!…
— Матушка! — оборвала я ее причитания. — Расскажи о Богах! Почему ты говоришь как будто их много, а папа — что только Единый?
Кормилица аж икнула от удивления, но все же объяснила:
— Я — коренная северянка и язычница, так же как и все мои деды да прадеды. Много лет назад Мрачному и Единому поклонялись как Создателям, по силам разным и величию, однако где-то лет сто назад или чуть больше на земле между немагическими государствами и нашим королевством осели фанатики веры и поборники нравов. Они то и создали культ Единого и с помощью денег и армии насадили «истинную веру» большинству окрестных народов. Только в Веридоре да у нас в Северном Пределе до сих пор не жгут на кострах язычников, но у высоких аристократов и даже у глав родов при Саранском Вожде, рассчитывающих на династические браки, обязательно поклонение только Единому.
— Они же лицемерят!
— Возможно, — пожала плечами Матушка. — Только это не их прихоть, а необходимость. Эти же фанатики проклятые ещё и «карающих стражей» себе завели. Чёрных колпаков, простите Боги милостивые! Они то как раз выявляют всяких еретиков и неверных, а тех, кто откупиться не может, к сожжению приговаривают. До нас, простой челяди, им дела нету, но вот знатных шерстят постоянно. Так что неча на каждом углу о своей вере в Мрачного вопить и в тех руинах шляться…
— А причём тут руины древнего замка? — оживилась я.
— Дык ведь черные колпаки тот замок и порушили. Мол, некогда там главный храм Мрачному был и сам нечестивый Бог туда порой спускается. Так что не вздумай даже глядеть в ту сторону!
Я молча кивала, а сама уж думала, как бы ночью выбраться с третьего этажа на улицу, минуя Мамушку и прислугу…
1.2
Балдахином пришлось пожертвовать, но да ладно, все равно от него никакого толку, а ткани много, аж до самой земли хватило! Так что ровно в полночь я спустилась во внутренний двор по отвесной стене из окна своей спальни и крадучись пробралась в конюшню. Двери здесь никогда не запирают, потому что на соломе всегда Николка спит, а сон у него чуткий. Вот и сейчас, стоило мне переступить через порог, как меня прижали к стенке стальные руки.
— Николка… — шепотом позвала я, всматриваясь в темноту. — Это я, Николь.
— Николь… — обжег мне ухо глухой хрипловатый шёпот, и горячая ладонь сжалась сильнее. — Ты ко мне пришла?
— К тебе. Оседлай мне лошадь, хочу на руины замка съездить.
— Ночью нехорошо, опасно, — отозвался друг, — давай лучше в земли Саратского Вождя на праздник наведаемся. Сегодня в Антрополе всю ночь гуляют — день Пришествия Мрачного Бога. Поедем, там нас никто не знает, повеселимся с городскими. Я тебе свои тряпки дам и шляпу с полями, никто и не пронюхает, что ты девчонка и уж тем более дочка лорда Седрика Монруа. Ну, так едем?
Эх, в руины, конечно, очень хотелось, ну да ладно, днём как-нибудь выберусь. А вот случая погулять на празднике в честь «нечестивого Бога» скорее всего больше не представится случая, тем более наследнице знатного рода.
— Едем! — провозгласила я на всю конюшню.
***
Ночной Антрополь — невероятное зрелище: всюду огни, смех и брага. Если в деревне царили шум и суета захмелевшей толпы, то город манил романтикой и кишил развлечениями вроде циркачей, бардов и бродячих артистов. Николка за медяшку купил кулёк с сахарными леденцами, и теперь мы, в практически одинаковых штопанных рубашках и потёртых шляпах, смахивающие на братьев, поочередно тянулись за вкусненьким и иногда сталкивались руками. Причём Никола практически не ел сам, а подносил леденцы к моим губам и сам вкладывал их в рот. Ближе к концу кулька я, очередной раз забрав у друга сладость, в шутку облизнула его сахарные пальцы и заливисто рассмеялась. Николка остолбенел.
— Николь, ты…
Что там я, слушать не стала, поскольку уловила задорный мотивчик, но слов было не разобрать. Музыка шла от перекрёстка двух небольших улочек: там, рассевшись на бочке и лихо закинув ногу на ногу, сидел заморский артист — скоморох — и умело перебирал струны тара.
С прекрасной дамой граф разгуливал по парку;
В окно виднелись очертания стен замка;
Возле ворот собака грозно завывала;
Девица графа очень нежно обнимала.
«Какая ночь, мой милый граф!