— И не надо! Слышишь? Мне давно от тебя ничего не надо! Ни твоих денег, ни тебя самого, ничего! Освободи меня только от всего! Освободи! — И, зарыдав, выбежала из палаты.

Людмила пропала на полтора месяца…

Я с горечью подумал: «Что посеешь, то и пожнешь».

К этому времени в институт положили известного физика-теоретика. Он тоже угодил в тяжелую автокатастрофу. К нему приехал сам министр здравоохранения. Попутно он осмотрел и мою палату. Его сопровождала целая свита, в ее числе находились Зайцев, Колман, Шамшурин, Грекова. В белых халатах, торжественные, все столпились возле моей койки.

Министр ласково тронул меня за плечо, спросил:

— Ну как поживаете?

Не успел я и рта открыть, как Зайцев ответил:

— У него все по плану. Идет восстановительный процесс.

— Это хорошо, — улыбнулся министр. — Отрадно.

— Температура почти нормальная, — теперь уже говорила Грекова. — Ходит пока на костылях.

— Позвольте! — наконец вставил я. — Что значит, пока? По-моему, я на них всю жизнь ходить буду!

Зайцев быстро проговорил:

— Он преувеличивает.

— А действительно, — живо спросил министр, — отчего вам так кажется?

Я пояснил:

— Прошло семь с половиной месяцев со дня катастрофы — никакого результата. Что мне еще может казаться? Поглядите! — Я указал министру на свои свищи. — Гной! Это что, тоже по плану?

Зайцев недовольно сказал:

— У вас непростой случай.

Грекова улыбнулась министру:

— Мы ждем, когда у него закроется остеомиелит. — Мне она укоризненно сказала: — А вы не хотите понять, что при остром воспалении кости нельзя производить никаких хирургических операций. Это во всех учебниках написано! И вам это уже объясняли.

Я спросили:

— А если остеомиелит у меня вообще не прекратится?

— Прекратится, — заверил Зайцев. — Уж мне-то вы должны верить.

Я не отставал:

— Когда?

На сей раз мне никто ничего не ответил.

Министр задал мне вопрос:

— А что бы вы сами хотели?

Я был застигнут врасплох, замялся:

— Не знаю… Хотя бы какой-нибудь консилиум. Пригласить на него специалистов. Ведь есть же хорошие травматологи, Вот в Прибалтике, я слышал, какой-то врач изобрел особый гвоздь. Потом, говорят, существует хирург в Сибири — он тоже работает с аппаратами. Может быть, мне нужен совершенно иной способ лечения, чем этот. Ведь правильно?

— Да как вы можете?! — возмущенно прервал меня Зайцев. — После того, что мы для вас сделали, вы предлагаете нашему институту, у которого в штате двадцать два профессора, пригласить на консилиум каких-то лекарей с периферии! да вот… — Он неожиданно вышел из палаты, быстро вернулся и чуть ли не под самый нос сунул мне какой-то стержень. — Вот ваш гвоздь! Это же только для собак годится, вы поняли? А что касается того врача из Сибири, то в вашем случае его аппарат неприменим! Мы вам поставили другой и считаем его более уместным! Вам ясно? И не вам нас учить!

Под напором Зайцева я несколько оробел, но все же продолжал настаивать:

— И все-таки я прошу собрать такой консилиум. Министр недовольно поморщился в сторону Зайцева, твердо произнес:

— Соберите! Сделайте все, как он просит.

Мне министр сказал:

— А вы, товарищ Буслаев, заранее себя не расстраивайте. Институт этот очень солидный, вас непременно вылечат. А пока вот вам. — Министр достал из кармана какой-то флакон. — Американский антибиотик. Новое средство, недавно стали закупать. Поправляйтесь!

Я взял флакон, министр быстро вышел из палаты, Я не успел даже сказать «спасибо».

Через несколько дней Зайцев действительно собрал консилиум. Однако пригласил он не периферийных, а трех московских профессоров. Я не возражал — тут уж не до жиру, хоть такие изменения в моем положении.

Профессора меня тщательно осмотрели в пришли к выводу: чтобы прекратился остеомиелит, необходимо укоротить кость сантиметра на три.

Совершенно неожиданно для самого себя я спросил:

— А как же тогда прыгать?!

Профессора весело расхохотались. Я сообразил, что, видимо, сморозил глупость, поспешно поправился:

— Я хотел сказать, как я вообще буду ходить?

— Как все люди. Только чуть прихрамывать.

Я уточнил:

— С палочкой?

— Это уж как захотите!

Я озадаченно пробормотал:

— Ну да. Понятно…

Во рту стало сухо. Я не мог поверить в эту дикую реальность, которая обрушилась на меня, — остаться на всю жизнь хромым. Мне, самому прыгучему человеку на свете. Неужели это неизбежно?