Деревянная лодка мерно качалась от бесконечного забрасывания удилища. В такие мгновенья Потап ощущал себя младенцем, нежащимся в люльке. Если бы не рыбацкий азарт, он сладко уснул бы в этой колыбели.

В надежде выловить крупного леща, он без устали следил за погружением поплавков, то и дело дёргал удочки в момент их малейшего крена. Наслаждаясь клёвом, он воистину грезил о наваристой ухе с добавлением водки, словно в жизни не ел ничего вкуснее.

Смоляная кудряшка выбилась из-под светлой кепки, желая засвидетельствовать торжество восхода. И вот… Тьма отступила.

Яркий луч коснулся кристально чистого озера, скользнул по глянцевой поверхности, будто конёк по льду, и ознаменовал восход неистовым светом, опалив роговицу заядлого рыбаря.

Шкипер опешил от развернувшегося зрелища и утёр брызнувшую слезу, прикрыл ладонью карие глаза и, щурясь от ослепительных вспышек на воде, боялся упустить момент истины, – победу света над тьмой.

При взгляде на зарево сквозь густые ресницы в зрачках заискрилось удовольствие, а гусиные лапки у глаз озарили счастьем дерзкое лицо.

Божественный очаг согрел одинокую душу и, испарив предрассветную мглу, отправил в небытие липкий страх темноты.

От солнечной лучины зажглось багряное зарево. Вспыхнув над лесом, кострище обрядило в алые платья, зацепившиеся за изумрудную шапку леса белоснежные облака.

Гладь озера вторила небесным переменам.

Ценитель природы обожал яркие минуты восхода, краше мог быть только закат. Дрожащее мохнатое зарево долго золотилось на горизонте, пока рыжее солнце не поднялось высоко над лесом.

В душе поэт, пахарь голубой нивы на мгновение застыл, чтобы испить до дна залитую солнцем чашу. Серебристые всполохи варварски слепили, мешали следить за остроконечными поплавками, которые, то и дело, меняя цвет, растворялись в свете солнца.

Гурман природных явлений не мог упустить момент коронования водяных принцесс. Кувшинки распустились и, обнажив прелести, выставили на суждение миру непревзойдённую красоту. Сверкая жемчужной росой, они катались на легких волнах непрестанно убегающих от лодки.

Не желая упустить момент поклевки, Потап урывками любовался янтарными и белоснежными лилиями, комфортно устроившимися на изумрудных сердцах.

Проснувшиеся комары, взяв высокую ноту, противно пищали над ухом, отрезвив мозг, впавший в негу от прохлады раннего утра. Рыбак отмахнулся от присосавшегося к губе упыря, но изголодавшееся по крови насекомое перебралось выше и впилось в густую бровь. Другой комар кусал тёплую щёку.

Потап, дёрнув удочку с ушедшим под воду поплавком, свободной ручищей раздавил хрупкие тельца вампира, измазав родной кровью пол-лица.

В ту же секунду крючок зацепил улов, согнув удочку в три погибели. Добыча не давалась в руки, застряв поодаль от лодки. Предстояло, как следует, повозиться.

Удильщик заправски повернул козырек на затылок, чтобы не мешался и, сидя на корточках, перебирал леску, подтягивая крючок с зацепившимся грузом к борту.

Мысль о крупном улове добавила азарта. Почесав вспотевшую макушку, он, не дыша, сунул рыболовный подсачек под добычу и поднял трофей на поверхность.

В момент, когда из-под воды показался покрытый тиной мохнатый шар, удивление скользнуло по загорелому лицу. Бывалый рыбак, разглядывая объект, взял его в руки и, осторожно сняв наплывшую зелень, оторопел.

Перед ним словно восстал сам черт из преисподней. Рука держала изуродованную человеческую голову со снесённой макушкой. Череп до краёв заполняла желеобразная масса, которая липла к рукам. Он даже не понял, что произошло. Вязкая дрянь вспенилась и медленно вытекала через край.

От прилива крови в глазах потемнело, пошатнувшись, он чуть было не свалился за борт. Удочки плюхнулись в воду.

Брезгливо отброшенная полуразложившаяся часть тела покатилась по лодке и застряла между сиденьем и дном. Потап наклонился, чтобы детально рассмотреть озерного Вия.

Плотно закрытые веки, расплюснутый нос, открытый выщербленный рот на гладком, будто арбуз, лице, вызвали у него приступ тошноты. Глаз открылся, и зрачок затянутый катарактой, уставился, точно, на Потапа.

От тусклого мертвенного взгляда его прошиб озноб до самых костей. Рыбак рухнул на сиденье, словно скошенный косой смерти. Оглядев руки, Потап лихорадочно потряс кистями, чтобы освободить пальцы от бурой слизи сродни крови.