Эта история стала известна Петру I и могла бы поставить крест на карьере Толстого, но царь ценил умение своего посла добиваться поставленной цели, поэтому решил простить неудачливого казнокрада. Толстой заслужил полное доверие Петра только после того, как выполнил его тайное поручение – с помощью Ефросиньи, любовницы царевича Алексея, Толстой склонил его к возвращению в Россию, где сын Петра был заточён в темницу:

«Эту девку, родом Чухонку, довольно красивую, нерассудительную и честолюбивую, Толстой уверил самыми сильными клятвами (ему легко было давать их и ещё легче не исполнять), что он выдаст её замуж за своего младшего сына, с приданым в 1000 дворов крестьян, если она уговорит царевича воротиться вместе с ним в отечество. Обманутая таким предложением и клятвами, она старалась и успела уговорить своего несчастного любовника, что он будет прощён отцом, если только возвратится в Poccию с Толстым».

Добившись на следствии от непутёвого наследника признания в коварных замыслах против отца, Пётр Андреевич получил в знак государевой благодарности поместья и в придачу – должность главы Тайной канцелярии. Впрочем, по мнению Виллардо, Толстой «разбогател чрез конфискацию имущества казнённых и ссыльных». А через несколько лет действительный тайный советник, сенатор Пётр Андреевич Толстой был возведён в графское достоинство. Однако даже столь опытному царедворцу не удалось предугадать, как будут развиваться события после смерти Петра Великого. Сделав ставку «не на того коня» при выборе наследника Екатерины, Толстой угодил в Соловецкий монастырь, едва не лишившись головы. Мало того, высочайшим указом Толстой и его сыновья были лишены чинов и графского титула, а сын Иван оказался в одной тюрьме с отцом. Там они и закончили жизнь. Причиной этой трагедии, согласно народному поверью, стала месть царевича Алексея – будто бы, умирая, он проклял род Толстых на двенадцать колен вперед. Сведущие люди утверждают, что именно по этой причине в каждом поколении Толстых наряду с людьми выдающимися рождались слабоумные.

Только после воцарения Елизаветы Петровны графский титул и имения были возвращены потомкам Петра Андреевича. Благодаря стараниям его внуков род Толстых разросся до невероятных размеров. К примеру, прадед Льва Николаевича произвёл на свет двадцать три ребенка, за что получил прозвище Большое Гнездо. Один из сыновей плодовитого помещика, Илья, благодаря женитьбе на княжне Горчаковой значительно разбогател – у него было больше двух тысяч десятин земли и дом с пятью флигелями в Полянах. Граф Илья Андреевич жил на широкую ногу, немало денег проигрывая в карты. В итоге он едва не обанкротился и вынужден был заложить имение. А Николаю Ильичу, отцу Льва Толстого достался графский титул, огромные долги и разорённое имение.

На первый взгляд, это вполне естественное желание для любого человека. Слава даёт ощущение того, что жизнь не напрасно прожита. Если же не удалось добиться славы, то есть эквивалентная замена – материальное вознаграждение за труд. Кому-то слава вовсе не нужна – он предпочтёт купаться в деньгах, поскольку ему достаточно признания своих достоинств лишь в узком кругу родственников и друзей. Но вот вопрос: могут ли слава и деньги стать основным стимулом для творчества писателя? Прискорбно, если это так, хотя с другой стороны – какие могут быть претензии, если в результате были созданы произведения, которые вполне заслуженно вызвали восторженные отзывы многочисленных читателей? Однако даже весьма успешный литератор не осмелится сказать, что он писал только ради денег, а если скажет, то звания «классика» ему не видать, как своих ушей.

Лев Николаевич Толстой, уже находясь в зените славы, пытался в меру сил сформулировать те принципы, которым следовал, взявшись за перо. Если поверить в искренность его «Исповеди», написанной в 1882 году, то вот с чего всё началось:

«Я с шестнадцати лет перестал <…> верить в то, что мне было сообщено с детства, но я верил во что-то. Во что я верил, я никак бы не мог сказать <…> Единственная истинная вера моя в то время была вера в совершенствование. Но в чём было совершенствование и какая была цель его, я бы не мог сказать».

Казалось бы, в 54 года есть все возможности для того, чтобы разобраться, как всё было, понять – что, как и почему. Но, видимо, со временем многое стирается в памяти, становится смутным и неясным. Впрочем, нельзя исключить и такой вариант: искреннее признание может не понравиться читателю, поэтому Толстой и пишет, что «не мог сказать». Самое время обратиться к дневнику писателя, где 17 апреля 1847 года появилась следующая запись:

«Начну ли я рассуждать глядя на природу, я вижу, что всё в ней постоянно развивается, и что каждая составная часть её способствует бессознательно развитию других частей. Человек же, как он есть, такая же часть природы, но одарённая сознанием, должен так же, как и другие части, сознательно употребляя свои душевные способности, стремиться к развитию всего существующего. <…> Итак, я, кажется, без ошибки за цель моей жизни могу принять сознательное стремление к всестороннему развитию всего существующего».

Честно говоря, приятно читать подобные признания. Толстой хочет использовать свои способности для улучшения окружающего мира. Можно ли представить себе цель более достойную его фамилии и титула? Да что говорить, такую цель мог бы поставить перед собой любой человек, будь у него необходимые для этого возможности – например, талант в какой-то области, обширные знания, развитый интеллект, физическая сила или финансовые средства. Однако придётся начинать с воспитания характера:

«Пишу здесь некоторые правила, которые, как мне кажется, много мне помогут, ежели я буду им следовать: 1) Что назначено непременно исполнить, – то исполняй несмотря ни на что. 2) Что исполняешь, исполняй хорошо…»

Этим правилам в дневнике Толстого посвящено несколько страниц. Чего там только нет: и «правила развития воли телесной», и «правила для развития воли чувственной», а также правила «для развития воли разумной», «для развития памяти», «для развития умственных способностей», «для развития чувства любви» и т.д. Кроме того, Толстой пытается описывать собственное состояние и впечатления от событий, происходящих в его ближайшем окружении.

Борис Эйхенбаум в книге «Молодой Толстой», изданной в 1922 году, так понял цель этих занятий: