– Я могу оставить вас вдвоем с Андреем? А то у меня есть срочные дела, – спросил посла мой старый знакомец.

– Идите, – милостиво разрешил Харчев. И за сим «товарищ Ш.» откланялся.

А я воспрял духом. «Ну теперь все, ситуация разрядилась, – думал я с облегчением. – Теперь окончательно ясно, что я к «Конторе» никакого отношения не имею. Иначе с чего бы это начальник резидентуры ушел по другим делам во время нашего разговора с послом? Ведь когда кто-нибудь важный приезжает из, скажем, Минвнешторга, торгпред в стране пребывания обязательно присутствует на беседе. Корреспондент газеты или информационного агентства непременно будет участвовать в разговорах посла с гостем из штаб-квартиры этого СМИ в Москве и так далее и тому подобное. То же самое происходит при появлении любых других значительных фигур из того или иного ведомства. Отсутствие местного представителя на такого рода встречах – это нечто странное, нелогичное и даже чрезвычайное. Я о таких случаях даже не слыхал. Вывод: раз резидент ушел, я не из его конторы!

После обмена несколькими дежурными любезностями посол Харчев взял быка за рога.

– Москва поставила передо мной задачу оказывать вам всевозможное содействие, – сказал он. – Чем конкретно я могу помочь?

– Если бы вы могли посодействовать мне в получении саудовской визы, я был бы вам крайне признателен, – отвечал я.

– Разумеется. Завтра же напрошусь на встречу с саудовским послом. У меня с ним отличные отношения, думаю, что удастся визу вам добыть. Но, наверно, ему придется обратиться в Эр-Рияд. Пока там будут решать, пройдет несколько дней, а то и пара недель… Что бы вы хотели сделать тем временем?

– О, найду чем заняться, интересно посмотреть страну, я ведь до сих пор бывал только в Дубае, да и то проездом. Может быть, и материал для статьи удастся собрать, – сказал я.

И вот тут… до сих пор глаза на лоб лезут, когда вспоминаю.

Харчев вдруг возьми и скажи:

– А еще у меня в ближайшие дни встреча с начальником местного генштаба. Могу договориться, чтобы он дал вам интервью. Хотите?

Я, честно говоря, опешил.

– Спасибо, Константин Михайлович, это очень любезно с вашей стороны, но я… Я не знаю… это так неожиданно… Мне надо подумать и посоветоваться с редакцией, – бормотал я.

А сам я сидел и думал: вроде бы журналист должен хвататься за любую возможность взять интервью у официального лица, да еще такого, которое обычно никаких интервью не дает. Но с другой стороны, как странно это… И почему «Известия» должны стремиться к публикации материала такого рода? Да если местный генерал вдруг и согласится на интервью, то наверняка по сути ничего интересного не скажет, повторит официальные заявления своего правительства и МИДа – и это в лучшем случае. А нам придется все это потом печатать, ведь иначе будет конфуз… Нет, весь накопленный опыт говорил мне: не надо с этим связываться.

А Харчев, как-то странно посмеиваясь, продолжал:

– Вот-вот, посоветуйтесь с редакцией, ха-ха… Но мой совет: воспользуйтесь случаем, начальник генштаба тут человек интересный…

И после паузы добавил, как гвоздь заколотил:

– Заодно и завербуете.

– Что, простите? – мне показалось, что я ослышался. Харчев смотрел мне в глаза и странно улыбался стеклянной полуулыбкой, полуусмешкой. А я глядел на него и думал: «Нет, не может быть! Это шутка, наверно, была такая, дурацкая. Даже если он все же думает, что я какой-то невероятно важный чин из КГБ, он все равно не полный же идиот. Не может же он не понимать, что попытка ни с того ни с сего, с налету завербовать начальника генштаба относительно дружественной, но все же вовсе не союзной страны может закончиться только одним – чудовищным скандалом, немедленной высылкой совершившего такой кретинский шаг. И колоссальными неприятностями для посольства и лично для него, посла. Тем более, если именно он такого горе-вербовщика генералу представит!»

Даже куда менее дерзкие шаги кончались катастрофой. Например, когда в одной стране, где мне довелось работать, сотрудник КГБ всего лишь начал разрабатывать подходы к брату президента – то его сразу же выслали, а послу дали нахлобучку. А тут такое…

Нет, думал я, это он не всерьез, это розыгрыш, издевается, веселится. Ну юморной такой посол попался. Бывает, наверно, хотя я таких пока и не встречал.

Я ей-богу, не знал, как на такой юмор реагировать.

А Харчев тем временем переменил тему. Но как!

– Андрей Всеволодович, – проникновенным голосом сказал он. – У меня к вам встречная просьба. Хочу воспользоваться вашим присутствием и посоветоваться.

– Ну конечно, Константин Михайлович! Если чем-то могу быть вам полезен… Хотя не могу себе представить, чем… Но, пожалуйста, буду рад…

– Я вот, видите, засиделся допоздна, мучаюсь с телеграммой, которую должен отправить срочно в Москву – это о делах военных… Возникла неожиданная возможность продать Эмиратам большую партию кое-какой техники. И много валюты для нашего государства заработать, а заодно наши позиции здесь укрепить. Будьте добры, взгляните на то, что я тут написал. А то ведь я в этих делах несведущ, никогда с продажами оружия не сталкивался, не знаю толком, как все это поточнее сформулировать, на какую реакцию и каких ведомств рассчитывать.

Я не мог поверить своим глазам и ушам: посол пытался подсунуть мне ту самую, исписанную ровными строчками бумагу, что лежала перед ним на столе…

Я в ужасе отпрянул. Ведь это проект сверхсекретного донесения, которое посол скоро передаст шифровальщику. В моей голове мелькнула мысль: наверно, речь может пойти о разглашении государственной тайны весьма высокой категории. Да и я, кажется, тоже могу быть обвинен в нарушении закона, если хоть слово прочту!

– Нет, Константин Михайлович, прошу вас, не надо, я не стану этого читать…