А ханбика мечтала о прикосновениях Турыиша. Откинувшись на подушечки, она закрыла глаза и томилась под невидимыми поцелуями: «Где ты, любимый? Я жажду вновь изведать вкус твоих губ, услышать пылкость речей. Твой сын – красив, но красота его не задевает моё сердце, не воспламеняет его так, как твой взгляд».

Булат-Ширин бесшумно вошёл в беседку и старался не дышать, пока разглядывал дремавшую девушку. Сейчас без привычного покрывала при свете фонарей, освещающих беседку, он хорошо рассмотрел скуластое лицо с густыми, сросшимися на переносице бровями и широким подбородком, который изобличал упрямство его владелицы. Мурза неслышно присел на корточки. Свежие губы девушки раскрылись в томной неге, они, казалось, жаждали поцелуя, и наследник Ширинов, уже возомнивший себя победителем, коснулся их лёгким поцелуем. Губы ханбики оказались терпко-сладкими на вкус, девушка внезапно ответила ему, и он уже со всей смелостью подложил властную руку под её затылок. Они оба наслаждались всепоглощающим поцелуем, пока мурза не попытался прижать девушку к себе. Гаухаршад распахнула глаза, вскрикнула и оттолкнула его.

– Как вы посмели, бесстыдник?! В здравом ли вы уме или лишились рассудка?

– О моя пери, а разве вы не блаженствовали вместе со мной, когда я похищал поцелуй с ваших губ? – Булат-Ширин поднялся в полный рост. Он с трудом скрывал насмешку, разглядывая ханскую дочь. «Девушка и в самом деле не красавица, но её высокий род затмит всё!» Он подметил, что ему было приятно целовать её, но непритворное возмущение Гаухаршад задевало мурзу. Девушки всегда таяли от его ласк, чего же ханбика так сердито хмурит брови?

– Мы уже почти соединены Всевышним, прекрасная госпожа, – Булат-Ширин придал своему голосу как можно более страсти, а взору – огня. – Ваше смущение вам к лицу, но раз испробовав нектара ваших губ, я не в силах остановиться.

Мурза шагнул к девушке, он легко сломил её сопротивление, запрокинул голову Гаухаршад, уронив калфак. Булат-Ширин не обращал внимания на девичьи кулачки, молотившие его широкую спину, он словно хищник впивался в непокорные губы. Его прикосновения были далеко не нежными и ласковыми, а жёсткие руки словно стягивали ханбику верёвками, вторили его мыслям: «Покорись! Никто не смеет противиться мне! Покорись!»

Она вырвалась, отшатнулась от мурзы и с размаху ударила его по щеке:

– Мерзкий паук! Недостойный плебей! Убирайся с моих глаз, пока я не призвала охрану!

Он с недоумением прижал ладонь к горевшей щеке.

– Ханбика, вы ударили своего будущего мужа и господина.

– Никогда не бывать нашему браку! – взвизгнула она. – Прежде земля столкнётся с небом и ад смешается с раем!

Булат благоразумно отступил от разъярённой фурии, осторожно нащупал ногой ступеньку, но взгляда от раскрасневшейся девушки не отводил:

– Все мы в воле Аллаха Всемогущего, я припомню ваши слова, ханбика, когда взойду на наше брачное ложе.

Песок дорожки уже заскрипел под ногами удалявшегося Булат-Ширина, а разгневанная Гаухаршад всё не могла остановиться. Она схватила кувшин из великолепного фарфора и с размаху швырнула его в решётчатую стенку беседки. Сосуд со звоном развалился на части, выплеснув на ханбику густые, тёмно-вишнёвые потоки гранатового шербета. Внезапно затихнув, она с недоумением оглядела свой испорченный наряд и, сев на устланный ковром пол, расплакалась.

А наутро у неё состоялся неприятный разговор с братом.

– Ты выйдешь замуж за мурзу Булат-Ширина, таково моё решение! – сурово произнёс Абдул-Латыф. Он не сводил строгого взора с поникшей сестры. – Твоего согласия никто не спрашивает, отправляйся в свои комнаты и оставайся в них до того дня, пока я не назначу церемонию бракосочетания.

– Но повелитель, высокочтимый брат мой! – Гаухаршад вскинула на него полные слёз глаза. – Я не желаю быть женой ширинского мурзы. Прошу вас о милости: позвольте мне остаться подле вас, я не хочу быть ничьей женой.

– О Всемогущий Аллах! – Хан с раздражением оттолкнул невольницу, предлагавшую поднос с напитками. – Валиде Нурсолтан права: ты подобна упрямому мулу! Но наша мать решила, что ты выйдешь замуж за мурзу Булат-Ширина, и я не отступлюсь от её повеления.

Слёзы мгновенно высохли на щеках ханбики, стоило ей только услышать имя своей матери.

– О чём же тут гадать! Мне следовало знать, что за всем этим стоит крымская валиде, – с ненавистью прошипела Гаухаршад. – Она всегда рушит дворец моего счастья, всегда встаёт на моей дороге!

– Она – наша мать, и ты покоришься, Гаухаршад!

– Никогда! – Девушка подскочила к брату, крепко сжала кулачки. – Она больше не сможет управлять моей судьбой! Я лучше выйду за немощного старца, чем за жениха, избранного ею! Она всегда жила, как хотелось ей: управляла мужчинами, выбирала, кого приблизить, а кого отдалить. Валиде подобна ненасытному коршуну: сколько бы пищи ни явилось перед её взором, ей всё мало. И по сей день ходит в любимых жёнах хана Менгли, а не прочь возлежать в объятьях калга-солтана Мухаммада! – Гаухаршад расхохоталась как безумная. – О глупец! Он любит её и надеется на взаимность!