– А что будет, если… – Я не хотел говорить об этом вслух, но что будет, если я потеряю все три?

– Тогда ты станешь лузером, вылетишь из игры и весь остаток года будешь жить так же весело, как человек, которого все время тошнит, – ответил он.

– Ой, – сказал я. – А может, не надо?

Лео пожал плечами.

– Так интереснее.

Лео – он такой. Он точно знает, как сделать, чтобы было интересно. То есть дело не в том, что он говорит, а я должен слушаться. Просто как лучше: играть одному или с лучшим другом?

То-то и оно.

– Ладно, начинаю игру, – сказал ему я и посмотрел на часы. В этот момент зазвенел звонок на урок.

– Сорок восемь минут, – сказал Лео. – Время пошло. Не тяни!

Я вошел в класс мисс Донателло, когда до конца дня оставалось сорок семь с половиной минут. Часики тикали… жизнь текла сквозь пальцы! (Одна из трех, но все равно жалко!)

Проверив нас по списку, Донателло сказала, что сегодня мы будем читать вслух отрывки из «Ромео и Джульетты». Эту пьесу написал мистер Уильям Шекспир, который, по-моему, знаменит как раз тем, что создал самые скучные пьесы во всей вселенной.

– Будет сложновато, – предупредила Донателло, – но, думаю, вы справитесь.

Она явно не знала обо мне самого главного.

Элисон Праути, которая всегда первой поднимает руку, помогла раздать текст, а Донателло тем временем распределила роли. Добравшись до меня, она сказала:

– Твоя роль – Парис. Думаю, выйдет неплохо.

И все, конечно, начали надо мной смеяться.

– Почему Парис? – спросил я. – Почему сразу девчачья роль?

– Парис – юноша, – объяснила Донателло. – Он один из верных сторонников синьора Капулетти.

– Ага, и ходит небось в лосинах, – сказал я, но Донателло не обратила на это внимания.

– Вслушайтесь в язык пьесы, – говорила она. – Обратите внимание: каждая строка состоит из десяти или одиннадцати слогов. Отметим ненавязчивую рифмовку. Это сложный прием. Никто не смог сравниться с Шекспиром. Никто!

Хм-м-м, подумал я. В голове у меня зародилась одна мыслишка.

– Начнем, – скомандовала Донателло. – Акт первый, сцена первая.

Оказалось, что этот парень, Парис (нет, правда парень), появляется только на двенадцатой странице. Это хорошо. Мне как раз хватило времени, чтобы обдумать свою идею. Донателло, наверное, думала, что я записываю что-то по теме, как Джеанна Галлатта и другие умники, но на самом-то деле я готовил почву, чтобы получить свои тридцать тысяч очков.

Десять слогов в строчке? Есть!

Рифмовка? Есть!

Когда очередь дошла до меня, до конца урока оставалось всего минуты две, но я уже был готов.

– Акт первый, сцена вторая, – сказала Донателло. – Входят Капулетти и Парис.

За синьора Капулетти читал Джейсон Райс: «Монтекки и меня оштрафовали», и прочее бла-бла-бла, «а разве трудно было б жить в ладу», и бла-бла-бла. (Говорю же, скука смертная.)

И тут пришла моя очередь. Я положил на текст свою бумажку и сделал вид, что читаю с правильного места. И громким, внятным голосом прочел:

– Ах, сударь, эта дерзкая собака нагадила вам прямо на башмак.

– Рейф! – воскликнула Донателло, но за общим смехом ее почти не было слышно, поэтому я продолжил:

Дальше не удалось – налетела дракониха Донателло и вырвала листок у меня из рук.

Я, конечно, сразу понял, что влип, но знаете – оно того стоило. Если не считать мисс Донателло, хохотали все, даже Джеанна Галлатта.

Йес!

А что особенно приятно, смеялись уже не надо мной. Смеялись вместе со мной. А это ведь очень большая разница. Как между днем и ночью. Или между сухим и мокрым.

Или – между победой и поражением.

Донателло даже не сказала мне остаться после уроков. Это было ясно и без слов. А когда все ушли, она начала меня песочить.

– Зачем ты это сделал, Рейф? – спросила она.

– Ни за чем, – ответил я.

– Как же – ни за чем, – сказала она. – Во-первых, я заметила, что в своей версии ты сохранил шекспировский размер и рифмовку…

– Спасибо! – сказал я.

– …но такое поведение совершенно неприемлемо. Есть масса более достойных способов проявить свое творческое начало, и тебе они наверняка известны.