— Сдавать, правда, я их не думал, но вас впущу… Если поможете с красками, то и вовсе живите за так до кресня[1]!

[1] Здесь и далее будут использовано следующее соответствие месяцам:

декабрь — студень, январь — лютовей, февраль — снежень

март — капельник, апрель — первоцвет, май — грозник

июнь — травень, июль — кресень, август — жнивень

сентябрь — ревун, октябрь — хмурень, ноябрь — грязник.

— Хорошо, меня это устраивает. Ярмарка к тому времени завершится, и мы переедем в Храм. Но если потребуется остаться у вас на более долгий срок, то возможно будет обсудить это ближе к делу?

— Возможно, — судя по быстроте ответа согласился мастер Гастон машинально и только потом задумался. — И о деле… Тут, видите ли, уважаемый, нюанс такой. Готовить у меня некому. Сам я вдовец и либо к вдовой соседке хожу на ужин, либо чем придётся перебиваюсь. Дочка кухарничала раньше, но семья у неё своя теперь. Так что вам придётся самим у печи хозяйничать. Мне главное, чтоб там порядок оставался, а так хоть кикимору в котле варите!

— Весьма устроит.

Мэтр сказал свои слова с присущей ему сухостью и серьёзностью, поэтому, как я теперь понимаю, красильщик сразу же пожалел о своих шутливых словах про кикимору. Но тогда я на него почти не глядел. Как вошёл, так сразу уставился на рисунки, украшающие вазы и тарелки, стоящие на витринных полках. До этого мне доводилось видеть лишь редкие гравюры в книгах, и они большей частью являлись не вымыслом, а ритуальными знаками. Изображённые на глине цветы казались настолько живыми, что я даже ткнул в них пальцем и прислонил нос, чтобы почувствовать аромат.

— Прекрати! — хмуро приказал мэтр. — Это чужие вещи и их не трогают без разрешения.

— Да пусть смотрит, — добродушно сказал Гастон, заметив мой искренний интерес. — У меня только одно правило — не разбивать. Во всём по итогу должен быть порядок… Понравилось тебе никак, малец?

— Очень, — сознался я. — Вы цветы на поверхность вживляете? Они такие настоящие.

— Что я делаю?

— Он их рисует. Это также как писать, только все буквы имеют смысл, а рисунок даёт лишь внешнее представление.

Ответ мэтра не особо-то и понравился Гастону, но он благоразумно промолчал и приступил к показу предназначенного нам жилья.

— Да. Эта комната мне подходит, — довольно заключил учитель, оглядывая небольшое помещение. Оно выглядело очень аскетично и идеально подходило для холостяка, каким был почивший брат хозяина дома. — Но всё же хочу взглянуть и на вторую. Вдруг там места больше?

— Было больше, пока Аннет, дочка моя, в возраст не вошла. Пришлось поставить ещё один шкаф и комод. Думаю, в ней лучше барышне обустроиться, — предложил Гастон, открывая дверь в куда как более безумную спаленку с уймой цветущих растений в горшочках.

Запах от растений удушал. Мне он не понравился из-за приторности. Узкая кровать тоже оказалась одна. Так что я, войдя внутрь сразу за хозяином, недоумённо заозирался в поисках второго места для сна.

— Да, так и сделаем, — без колебаний согласился мэтр. Видимо, ему тоже здесь не понравилось.

…Но мне-то довелось почувствовать себя ещё и обделённым!

— А я? Мы не поместимся на одной кровати.

— Во даёшь! — поразился моему непониманию Гастон. — Разве можно такому взрослому парню с девушкой ночевать?

— Мы всегда спим вместе!

Когда-то мне было очень тяжело привыкать к тому, что Эветта делила со мной комнату. Я плохо спал, ожидая, что она вот-вот подкрадётся для издевательств. Мне мешал звук её дыхания. Меня раздражало присутствие «постороннего элемента», даже когда она молчала! Но она же и говорила. Часто! Она даже имела наглость порой касаться меня!… И всё же это осталось в прошлом. Когда из комнат для учеников нас перевели в помещения для неофитов, то, увидев, что в сожители мне предназначался какой-то прыщавый тип, я, не раздумывая, перенёс свои вещи в келью Эветты. Не всем по нраву столь кардинальные перемены и новые люди, даже если ты с ними порой встречаешься на общих занятиях… Тем более что Эветта хорошо читала книги вслух, умела правильно подстригать мою шевелюру, привыкла спать с открытыми ставнями, как любил я, радовалась и восхищалась вырезаемыми мною фигурками из дерева и умело оставляла свои задания, когда нужно было сосредоточиться на моих. Так что, застав в комнате подруги некую брюнетку, я разумно предложил съехать той в любое удобное для неё место и даже вежливо помог, тут же начав переносить её скудное имущество в коридор.

И вот теперь нам предстояло жить какое-то время раздельно. И я никак не мог этого воспринять! Мы делили жизнь напополам семь лет. И вся наша жизнь и состояла из этих семи лет!

— Как это? — ошеломлённо спросил Гастон, и мэтр уверенно солгал, угрюмо потирая седую длинную бороду, заплетённую в косу:

— Они брат и сестра. Их родители служили при Чёрной Обители, пока не умерли от болезни, так что им плохо известны мирские законы. Они приставлены ко мне на службу и под присмотр, покуда им не найдётся другой работы.