– А служили тогда в местах, о которых тебе лучше не знать, - будто отгоняя неприятные воспоминания, Знаменский поморщился и надолго замолчал.

А потом снова принялся рассказывать.

Отслужив положенные два года, он вернулся – растеряв все связи, растратив деньги, полученные за патент и все, что сумел заработать на бирже. Нужно было поддерживать семью, которая решила вслед за ним перебраться в Москву.

Молодому Знаменскому пришлось начинать все заново.

И он начал. А потом еще раз – когда серьезно заболел его друг и партнер по бизнесу, ради которого пришлось продать их первый совместный бизнес, чтобы оплатить тому лечение. И помочь его семье, когда ничего другое не помогло.

Учиться за границу Виктор поехал гораздо позже, чем рассчитывал – в целых двадцать шесть. Но поехал. За три года получил степень бакалавра, на которую обычно учатся пять лет, а модную и престижную степень MBA заканчивал уже заочно, вернувшись в Москву по приглашению на должность исполнительного директора «Неотека».

– Мне всегда везло… - задумчиво подытожил Знаменский. – Я как та кошка, на которых у меня жуткая аллергия. Что бы не случилось, после всех неприятностей, всегда падаю на лапы. Вот и сейчас…

Он взял меня за руку и снова замолчал.

– Я тебя люблю, - просто сказала я.

– Вот и я о том же, - неопределенно подытожил он. – Мне всегда везло.

***

Как я и ожидала, мои вещи не заняли и третьей части гардеробной Знаменского. Устроенная ради его бывшей, огромная, полупустая комната-шкаф казалась совершенно бессмысленной тратой жилого пространства.

Смущенно поглядывая на памятную тахту, я поскорее развесила свой десяток платьев и два костюма, разложила по полочкам футболки, и переоделась в свитер с джинсами. Дорогущий наряд, который с меня сняли перед тем, как лишить девственности, был повешен немного в стороне, под своим собственным пластиковым мешком – для меня это платье теперь было нечто вроде свадебного и часто таскать я его не собиралась.

Переодевшись и закончив раскладываться, я в нерешительности посмотрела на рюкзак с книгами и учебными принадлежностями – они нужны были мне в легкой доступности, и я совершенно не представляла себе, куда это все можно расставить. Не то, чтобы эта мелочь могла хоть как-то омрачить мое счастье, однако же я собиралась продолжать учебу, а не становится придатком к именитому профессору.

Вышла в спальню – огляделась. Нет, негде здесь все устроить – каждый уголок продуман с такой тщательностью, будто квартиру обставлял специально нанятый дизайнер. А хорошо, что меня не лишили девственности на кровати, которую Знаменский делил с женой, подумалось вдруг. Это было бы неправильно, хоть она уже и давно бывшая…

– Знаешь, я решил продать квартиру. Не сейчас, ближе к лету… – сообщил мне Виктор с порога, и я вздрогнула, так неожиданно он подкрался.

– Вы читаете мысли, профессор?

Он хмыкнул.

– Даже не представляешь себе, насколько хорошо. Кстати, можешь устроить свои книжки у меня в кабинете. Я там редко сижу.

Мое лицо вытянулось.

– У тебя еще и кабинет есть?

– Конечно… – он подошел ближе и обнял меня за талию. – Я же профессор.

Распаковывание книжек отложилось до утра – всю оставшуюся ночь мы занимались тем, что в высокопарных женских романах называется «утехами любви». Потом вместе принимали душ, что закончилось еще одной, ужасно развратной «утехой» – на этот раз в опасно-вертикальном положении. Повиснув на мокром и мыльном Знаменском, я уже не пыталась сдерживать себя – стонала и всхлипывала, как душе было угодно, пока он вбивал меня в кафельную стенку и шептал на ухо что-то такое, о чем и вспомнить потом было стыдно…

С Юлькой мы окончательно разбежались. С одной стороны, мне было жаль расставаться с единственной в городе подругой, а с другой, я никак не могла простить ей свинского отношения ко мне в последние пару недель. Не говоря уже о том, что благодаря ей я так долго не могла решиться на нормальный секс.

Где-то с неделю я не решалась забрать оставшиеся в комнате вещи, но в конце концов Знаменскому надоели мои постоянные мотания из центра в общагу, и обратно – то на такси, то на метро, то припахивая его самого… Улучив момент, когда я точно знала, что не пересекусь с Юлькой, я попросила Виктора подождать меня с машиной на парковке, и быстро, на одолженной в супермаркете тележке, спустила вниз оставшееся барахло. В том числе и мой любимый, но в суете последних событий немного подзабытый фикус Бенджамина.

– Это… куда? – растерянно оглядывая напольный горшок с разросшимся деревцем, Знаменский выглядел обескураженным, и я вспомнила, что живых растений у него в доме не видела. Значит, не любитель.

– Можно в кабинет, там все равно полно моих вещей… Ну, пожааалуйста… – я умоляюще сложила вместе руки. – Он ведь загнется без меня…

И подумала – какое счастье, что у меня нет котов. А то ведь он из-за кота к родной матери редко приезжает. Пришлось бы выбирать…

В общем, фикус мы не бросили.

Однако, кроме того, что каждое утро, как и прежде, начиналось с поливки разлапистого деревца с перевитыми стеблями, жизнь моя изменилась от слова совсем.

Для начала, в первый раз в жизни кто-то хотел – нет, требовал!
–  чтобы я «ехала домой, потому что уже поздно и скоро стемнеет». Даже если никого дома не было, даже если мой мужчина задерживался – дома Знаменский работать не любил, и, если нужно было писать статью или следить за изменениями на биржевом фонде, оставался в своем университетском кабинете до вечера. И все равно требовал, чтобы до темноты я была дома, причем ехала только на такси класса люкс (вероятно, не доверяя обычным таксистам после моего недавнего заявления что, мол, проходу не дают).