Шрифт:
И вот — беда нагрянула! Но совсем не оттуда, откуда мы её всё время ждали.
17-го августа 1998-го года в стране случилось нечто невообразимое: на биржах произошёл некий финансовый обвал, после которого многие банки, многие промышленные предприятия разорились вчистую, а все цены мгновенно подскочили сначала вдвое, а затем и втрое. Страна вновь была отброшена на самый край пропасти. Что это было и почему такое случилось — ни единый политический обозреватель из параллельного мира объяснить вразумительно не мог. Но одно было несомненно: есть кто-то невидимый, кто всё это в очередной раз хладнокровно устроил. Так же точно, как и другие финансовые кризисы, как и войну в Чечне с таинственными и необъяснимыми приказами нашим войскам об отступлении после каждой успешной операции. Кто-то неизвестный правит нами. Тот, за кого мы не голосовали ни на каких выборах. И это не инопланетяне и не потусторонние силы; кто-то из числа смертных, проживающих на нашей планете, вертит нами как хочет.
Я никогда не знал, что такое роскошь, что такое богатство, и всю свою жизнь, начиная с детства, ощущал на себе принадлежность к классу бедных. Лишь в редкие счастливые годы я чуть-чуть приподнимался до статуса, близкого к среднему по нашим советским понятиям уровню. И всё же — ещё никогда я не жил так плохо, как в наступившую осень. Настоящего голода всё ещё не было, но очень суровые ограничения пришлось накладывать на себя во всём, в том числе и в пище.
А между тем, моего друга литовца Мантаса нашли убитым. Его тело лежало на берегу реки Темернички в районе пригородного вокзала. Кто, за что — неизвестно…
А между тем, в Европе запахло войной…
А между тем, для нас с Валентиной приближалось прибавление в семействе… Поддержку и опору для себя я находил не Библии или в молитвах, а в общении с Античностью. Когда-то это был уникальный эксперимент человеческой культуры, и после этого ничего подобного Греции и Риму никогда не было и никогда уже больше не будет. И всё же мы нынешние — далёкий отголосок того прекрасного мира, который исчез не вовсе и продолжает существовать в этих книгах на моих полках, в этом саду за окном, и в этой реке, и в наших именах, и в наших поступках…
И пока в России и в мире назревало что-то новое и, быть может, страшное, я вдруг сквозь толщу латинских поэм и трактатов стал почему-то всё чаще и чаще вспоминать про такой безумный и такой простой Зинаидин заказ и про неё саму… Воспоминания получались какие-то пронзительно яркие. Казалось, я что-то такое утратил в своей жизни, чего уже никогда не вернёшь… Но идти к ней в гости было для меня теперь делом совершенно невозможным, словно бы мне предстояло переступить через что-то невообразимо трудное.
Нет, не пойду я к ней больше никогда, и всё я правильно решил: видеть её в этой жизни мне незачем. Женщина, пусть даже и самая прекрасная, должна быть либо в безраздельной собственности мужчины, либо вообще где-то по ту сторону реальности — на картинке, на телеэкране, в воспоминаниях; смешение этих двух вариантов может случиться всегда и с кем угодно, но оно должно быть кратким, случайным, а если такое дело затягивается, то это — ненормальность. А я — нормальный. Я должен перейти теперь в какой-то новый вариант существования и приучиться жить без этой женщины. Как говорится: alia tentanda via est — нужно испытать другой путь… И ещё: deliberandum est diu, statuendum semel — обдумывать нужно долго, решаться — мгновенно.
Глава 100. Я РЕШАЮСЬ!
И я вдруг вновь уселся за свой компьютер и стал дописывать к биографии моей бывшей соседки по коммунальной квартире то самое, чего она больше всего хотела: счастливое продолжение её жизни.
А взявшись за эту работу, я перечитал снова всё написанное и сделал вдруг для себя неожиданное открытие:
ВО ВСЁМ МОЁМ ТЕКСТЕ УЖЕ НАПИСАННОЙ ПО ПРОСЬБЕ ЗИНАИДЫ БИОГРАФИИ НЕТ НИ ЕДИНОГО УПОМИНАНИЯ ПРО МЕНЯ САМОГО!
Там ничего не говорится о моём присутствии в трёхкомнатной коммунальной квартире, о том, что я занимал одну из трёх комнат, о том, что потом я эту комнату покинул и переселил туда Валентинину мать…
Все эти события были в реальности, но в тексте Зинаидиной биографии начисто отсутствуют! Мол, в некотором царстве, в некотором государстве родилась девочка Зина, жила-поживала, стала потом Зинаидой, вышла замуж, после развода переселилась куда-то в новую квартиру… А про меня там нет ни слова. Почему так получилось — я и сам теперь точно объяснить не смог бы. Но почему-то же получилось! Видимо, я с самого начала чувствовал: мы с Зинаидой абсолютно разные существа; я для неё был как бы не настоящим живым человеком, а этаким симпатичным призраком, с которым приятно проводить время, но совершенно невозможно жить в реальной жизни — что-то вроде телевизионного изображения; где-то тем же самым и она была для меня — видением, которое непонятно из какого материала соткано и из какого мира пришло ко мне в жизнь…
Ну вот и отлично, что я подсознательно не включил себя в текст Зинаидиной истории. Биография ведь вовсе не обязана слепо следовать реальности. Это как бы свой собственный отдельный мир, живущий по своим законам. В моём же тексте получалось так: Зинаида когда-то переселилась в эту самую трёхкомнатную квартиру, но никакого соседа там не было. И всё это время она почему-то жила лишь в двух комнатах, а про третью, пустую, почему-то забыла и никогда в неё даже и не входила. И даже и не думала о ней. А почему?.. Ну откуда же я знаю почему — забыла, не входила — вот и всё!