В отличие от Курочкиной. С Ийкой Алиса уже несколько месяцев практически не общалась вообще, а та отвечала взаимностью. На самом деле, первый разлад с ней начался давно, скорей всего, больше года назад, с тех пор, как у Нипеля появились деньги, а Ия стала систематически употреблять «снег». Именно тогда в воспалённом Ийкином мозге, наверное, и родилась идиотская мысль, что теперь она может всеми командовать, хотя до этого всегда главенствовала Алиса. Ладно, пусть на это ещё можно было посмотреть сквозь пальцы, но когда она в прошлый раз при всех заявила о своих претензиях на Колика, то тут уж Алиса не сдержалась и обозвала её сучкой, хотя знала, что подобное выражение, означающее суку дворняги во время течки, считается в их обществе чрезвычайно унизительным. Впрочем, судя по поведению Ии, она и была самой настоящей сучкой, жарящейся с кем попало. Тут в сознании Алисы вспыхнули какие-то всполохи, нахлынули старинные воспоминания о тех деньках, когда им было по восемнадцать, они жили дружной семьей, были счастливы.

И снова ярость сменилась на грусть, Алиса опять почувствовала себя покинутой. Погруженная в свои невесёлые мысли, она на автопилоте села в мобиль, включила двигатель и поехала, куда глаза глядят. Девушка подумала было съездить с проверкой в «Билли Бонс», но махнула рукой, — не очень-то хотелось видеть пьяную рожу жениха. Может, рвануть к себе в апартаменты?

Но чё там делать одной, со скуки подыхать? Тем более что Алиса это уже проходила. В прошлый раз, когда девушка поругалась с подругами, то она моментально смоталась в свою квартиру в Аквилее. Ещё в прошлом году папа купил ей там апартаменты, с расчётом на будущую учёбу в ликее Аквилеи. Это была очень приличная фила в мирном таком, тихом кампусе. Там можно было делать всё, что угодно, например, бездельничать, болтаться из стороны в сторону, в общем — помирать со смертной тоски, ведь в Аквилее у неё никого не было — так, полузнакомые соседи и редкие знакомые, которых, конечно, не позовёшь на событие для близких подруг…

— А что, если?… — вдруг пришла в голову шальная мысль. — А что, если ей самой проведать девчонок? Вот так, без предупреждения, просто сесть, приехать к девкам в Ахею и лично позвать на девичник? А?

От этой идеи Алиса резко притормозила, взвесила за и против и, приняв решение, помчалась до ближайшего союзного города, чтобы успеть на ближайший маглев до Ахеи.

**

Когда Кащей принялся выполнять данное Орлану обещание, то сразу же поехал в «Билли Бонс», решив развить кипучую деятельность. Но, познакомившись с новыми стриптизёршами, передумал и решил отдохнуть, перенёс дело на завтра, а сам хорошенько загулял с новенькими до поздней ночи. Очухавшись следующим утром на диванчике в приват-комнате стриптиз-бара, в одной футболке и носках, он принял решение действовать жёстко и бескомпромиссно: вызвал Юсуфа и послал его к Митяю с требованием немедленно явиться в таверну.

Всех остальных парней из бригады он собрал на первом этаже, а сам, в ожидании грозного гостя, выпил несколько кружек кофе, намахнул для храбрости грамм сто коньяка, закурил сигарету и, одухотворённый, уже фантазировал, как к нему на подворье войдёт Митяй, а он, Кащей, медленно спустится по лестнице вниз, брутально поведёт бровью и недовольно скривит рот. А когда Митяй протянет руку, он не подаст её в ответ, но скажет…

— Босс, Митяя нет на месте, на охоту вчера вечером уехал, — ворвался в офис запыхающийся Юсуф, — но это, прямо у нас, тут, в «Бонсе», кушает Гилли Градский. Спустишься?

— Гилли? Кушает? — растерялся Кащей и в замешательстве причесал грязные волосы рукой. Он не был готов к разговору с Градским.

— Вообще-то он тут частенько завтракает. Один из ресторанчиков ему принадлежит ведь, — даже удивился Юсуф. — Так что, подойдёшь к нему? Он на топчане сидит, возле…

— Дак я сам знаю, где топчан, иди, я щас спущусь! — суетливо прервал его Кащей, а сам, оставшись один, спешно затушил сигарету и помахал руками и плечами, как боксёр перед выходом на ринг. Быстро-быстро подышав и зарядившись энергией, он спустился, высмотрел Градского — седого деда с морщинистым лицом, заметил молодого паренька рядом с ним, подошел к ним, улыбаясь самой радушной в мире улыбкой, поздоровался, уточнил, можно ли присесть и, отряхнув сиденье, сел рядом на топчан.

— Гэта мой унук* (это мой внук), Чезаре Градски, — поздоровавшись, Гилли показал на сидящего рядом молодого паренька, лет тринадцати. Тот жевал хорошо прожаренную маленькую немецкую колбаску с майораном. Кащей кивнул мальцу и тоже представился.

— Привет, а меня зовут Колян Кащеев.

— Слушай, хотел спросить, а почему у сына Славы Аетина фамилия Кащеев? Ты приёмыш? — внезапно бестактно спросил Чезаре, громко чавкая.

Колян аж вздрогнул, но потом хмыкнул, типа услышал шутку, и сделал вид, что улыбнулся.

— Нет, не приёмыш, просто там долгая история…

— Расскажи, будь ласков, — неожиданно безапелляционным тоном предложил Гилли, дружелюбно показал на большую пиалу и продолжил скрипучим голосом. — Заодно испей з нами доброго чая, нашего союзнага, смачнага, грузинскага, а?

— Да как бы… Я о другом хотел поговорить… — начал было Кащей.

— Вось, пакуль пьёшь и погутарим* (вот, пока пьёшь и поговорим), — Гилли развёл руками в стороны, потом хозяйским тоном позвал одну из стоявших в ожидании девушек-услужниц в короткой юбчонке. Та послушно подбежала с полотенцем в руках, профессионально наклонившись в положение «defiledecollete», а Гилли делал заказ, привычно глядя прямо в декольте:

— Красуня, принеси-ка нам яшчо адзин сундучок чая для госця. А я бы хацел* (хотел) замовиц* (заказать) нам з унуком* (нам с внуком) зайца, фаршированного качкой* (уткой), яечню* (яичницу) и два кавы «уан игл»* (кофе «one eagle»). — Он сделал заказ и повернулся. — Да живее! Так што, Кашшей, направду, почему у тебя прозвисча не такая, как у батьки, а?

Кащею пришлось ответить вежливо натянутой улыбкой и рассказать деду с внуком то, чего их вообще не касалось. А самого Коляна тем временем внимательно изучал молодой Чезаре, глядя сквозь зубья вилки, на вершине которых истекала соками небольшая нюрнбергская колбаска. В голодном животе Кащея заурчало.