Алиса потёрла лоб, с трудом понимая, что Саша говорит, а он тем временем продолжал:

— Структуры слоями накладываются друг на друга по иерархии, то есть мозг создаёт сложную картинку из простых объектов. Вернее — две. Одна отвечает на вопрос «что?» и формирует объекты в поле нашего зрения, складывает их, как пазл, условно говоря. Вторая отвечает на вопрос «где?» и создаёт пространственную динамичную картинку — пазлы становятся трёхмерными, а изображение в них живым, двигающимся. Потом картинки «что?» и «где?» тоже, в свою очередь, сливаются, и это окончательное изображение получает конечную рациональную оценку. Или эмоциональную — если мы перевозбуждены, например.

Доктор сделал непонятный жест.

— Дальше из всех этих разрозненных частей формируется некий паттерн, который определяется корой головного мозга как какой-то объект или группа объектов. Подключаются ассоциации. Например, если мозг понимает, что к нему приближаются какие-то недовольные люди с шокером в руках, то тут же всплывают подробности из прошлого опыта — гопники, драка, боль и так далее. Причём, самое интересное заключается в том, что после того, как кора мозга распознала гопников, то их образ перестаёт быть объективным, поскольку вместо этого в голове создастся своя, уникальная картинка происходящего.

Алиса глупо пожала плечами, не успевая понимать, а её собеседник, по всей видимости, уже не на шутку разошёлся:

— Напомню, что зрительный путь идёт от глаз в таламус, а уже оттуда, через наружное коленчатое тело, в затылочную часть. Но! Из зрительной коры обратно, в таламус, мчится в шесть раз больше знаний! Мозг вычитает ненужные траты на получение той информации, что уже есть. То есть, прошлый опыт сравнивается с новой картинкой, и добавляется именно такая информация, какая считается важной. У всех она разная, потому что в неё входят личные воспоминания конкретного человека, его отношение к происходящему, ожидания от этой ситуации, текущее настроение и ещё тысяча разных мелочей. То есть мы с вами смотрим на одно и то же, но в голове у каждого формируется своя, как бы это выразиться, точка зрения, окрашенная радугой субъективных эмоций. Конечно, мир вокруг нас абсолютно реальный, просто все мы интерпретируем его по-разному. Понимаете?

— Да, это я вроде поняла, — она покрутила головой с непонимающим видом, — но причём тут внетелесный опыт?

— Ой, точно! Так вот, Алиса, возвращаясь к вашему вопросу. — Александр пожевал губы. — Итак, мы выяснили, что всё видимое нами — это пространственная ментальная картинка, созданная зрительной системой. Надеюсь, что вы понимаете — мы можем перемещаться только в ней, а никак не в реальном мире, да? Ничто не выскочит из тела, так как не во что перемещаться. Всё происходит внутри живого мозга — и разум, и эмоции, и даже умение ходить.

А вот когда нарушается работа отделов мозга, отвечающих за осознание границ своего тела, а есть и такие отделы, представьте себе — это угловая извилина, тогда человеку становится трудно перемещаться в пространстве. У нас в ликее, кстати, сейчас один такой больной до сих пор лежит на реабилитации. Заново учится ходить, не понимает, где заканчивается он, и начинается окружающий мир.

Эта самая ангулярная извилина как раз-таки соединяет информацию от различных долей мозга, и именно там мы распознаём границы собственного тела. Нарушение работы угловой извилины приводит к тому, что человек начинает беспомощно барахтаться в той пространственной картине, которую создал мозг, и тогда можно увидеть себя, парящего сверху, например. Вот так. Всё это — и то, что мы видим, и то, что мы чувствуем — результат работы миллиардов нейронов. Поэтому человек не летает по операционной, он перемещается в ментальной картинке, которую создал его мозг. Значит, если была травма или в мозг поступило слишком много какого-то вещества, то легко можно потеряться в просторах вселенной и летать хоть по космосу, хоть по операционной.

— То есть, вы всё же хотите сказать, что души нет? — раздула ноздри Алиса.

— Я хочу сказать, дорогая Алиса, — успокаивающе произнёс Алекс, — что я так думаю. А учёным свойственно ошибаться, ведь, вообще, наука — это дитя ошибок. Но, исходя из моих знаний, я считаю, что никакой души нет — есть только мозг и его работа, состоящая из огромного количества сложнейших процессов.

Алиса молчала. Было видно, что разговор почему-то доставляет ей неприятные чувства.

— То есть вы действительно хотите сказать, что души, которая болит и мучается, предчувствует беду — не существует? Что любовь и другие эмоции — это лишь работа мозга?

— Да. И влюблённость, и ревность, и все остальные чувства.

Алиса снова погрузилась в мысли.

— А экстрасенсы? Телепатия? Люди видят события, которые будут, предсказывают будущее. Как вы это объясните?

— Никак не объясню, я в этом не разбираюсь. Знаю, что измерений больше, чем те четыре, что мы можем ощутить сенсорной системой нашего тела, а что там в тех измерениях творится — мне не ведомо. Могу сказать лишь — если человек что-то увидел или представил — это точно работа мозга. Пока нейроны не создадут картинку, мы её не увидим. Вот за это я ручаюсь. Как бы то ни было, внетелесное тесно связано с соматическим.

На этот раз молчание затянулось, и Шурик решил немного сменить направление разговора:

— И ещё, поймите, Алиса, — он неуверенно улыбнулся, — я не психолог и не нейропсихолог, я преподаватель нейродисциплин. Это разные вещи. Нейропсихолог сначала делает томографию мозга, потом биохимию крови, возможно, возьмёт экспресс-анализ ДНК, после этого начнет создавать вымышленные ситуации и сканировать паттерны поведения. Одна, максимум две недели плодотворной работы, и карта вашего мозга будет нарисована. Тогда уже начнутся восстановительные процедуры, может, и медикаменты дадут. Вон, болезнь Паркинсона, например, за сорок лет до её возможного развития начинают лечить слабой стимуляцией чёрной субстанции…