– Помогите!

Достигает ли крик поверхности? Услышит ли его хоть кто-нибудь даже в непосредственной близости от открытого колодца?

– Эй! ЭЭЭЭЙ!!! Я здесь! Я здесь! Я…

Егор закашлялся. Новая волна боли прокатилась по телу, а из глаз брызнули свежие слезы.

С голосовыми связками надо аккуратнее. Голос – единственный инструмент, способный спасти Егора. Если он сорвет голос и будет способен лишь шептать, шансов на спасение не останется. Егор на секунду представил себе такую картину: наступает утро, люди проходят и проходят мимо открытого канализационного колодца; слышно как прохожие топают, шаркают ногами, кто-то, возможно, говорит по телефону, а Егор совсем рядом, чуть ниже под землей, он жалобно смотрит вверх и хрипит свое «помогите», но и сам его еле слышит.

Живот скрутило от страха.

Нет, с голосом надо осторожнее. Иначе им не удастся воспользоваться в действительно нужный момент.

Через обечайку наверху было видно разве что пару верхушек тополей и ночное небо с несколькими самыми яркими звездочками. Егор, не отрываясь, смотрел наверх и опускал голову только когда затекала шея. В такие моменты ему приходилось смотреть в черную вонючую стену в нескольких сантиметрах от собственного носа и ждать, когда он снова сможет поднять голову.

Прислушался.

Отдаленно удалось уловить шелест листвы на ветру. А хотелось услышать, например, чьи-нибудь шаги. Хотелось, больше всего на свете! Но даже проезжающих мимо машин было не слышно. Надо ждать. Просто ждать и внимательно ловить каждый звук, доносящийся сверху. Рано или поздно кто-нибудь должен пройти мимо. Это вопрос времени. Главное – ждать.

Егор постарался поудобнее уместиться на той опоре, на которой приходилось стоять на одних носочках, сильно напрягая икроножные мышцы. Ничего не вышло. Выступ был слишком маленький, не больше нескольких сантиметров.

С каждой секундой держаться на нем становилось все тяжелее.

Рукам тоже приходилось не сладко. Егор не мог опустить их вниз, только согнуть в локтях. Руки затекали. Кровь не могла свободно циркулировать в них. Из-за этого шея и плечи задеревенели. И все больше продолжали деревенеть.

Сколько еще он так протянет? Сможет ли дождаться своего заветного прохожего? Не свихнется ли до того? Сможет ли просто-напросто остаться в живых? Что станет с его руками через час, два, три? А зараза, которая может проникнуть в кровь? Почти целиком Егор превратился в оголенную рану. Вокруг же была пыль, грязь, ржавчина… Быть может, если его спасут прямо сейчас, он все равно умрет в больнице от столбняка или какой-то другой болезни.

– О, нет… О, нет, – застонал Егор, не выдержав нервного напряжения. – Помогите мне! Пожалуйста, помогите мне! Умоляю! Пожалуйста! Пожалуйста!

Он начал кричать. Потом – плакать. И, затем, бить по горловине руками. Это была паника.

– Нет! Нет! Нет! Кто-нибудь! Вытащите меня! Вытащите! – хрипел Егор, но его никто не слышал.

Приступ панки смогла остановить только новая волна боли, начавшаяся из-за резких движений.

Что делать?

Он не протянет здесь до утра.

Протянет ли хотя бы еще час?

Тем более, кто сказал, что утром его точно спасут? Это могло быть далеко не так. Егор попытался заставить мозг работать. Попытался заставить двигаться оцепеневшие там шестеренки. А в мозгу засела только боль и мольбы о спасении. И еще, конечно, мысли о еде…

Егор очень, очень хотел есть! Пить он хотел тоже, но есть хотел гораздо больше. Не только потому, что так и не смог поужинать, но еще и потому, что Егор имел привычку заедать свои неприятности и печали. Чем он был несчастнее, тем больше хотел есть. Как-то раз, например, после ссоры с матерью, которая пыталась говорить с ним о компьютерных играх, он съел целый торт. Просто пошел в магазин, купил торт и съел его целиком.

Сейчас бы он не ограничился одним тортом. Он съел бы несколько.

Егор вспомнил о тушеном мясе с картошкой, которые уже, наверное, давно готовы.

Гребаный хлеб!

Гребаные эклеры!

Конец ознакомительного фрагмента.