Я решил пойти домой и немного выпить. Надо было все продумать. Дело Красного Воробья и моя жизнь зашли в тупик. Я подъехал к дому, поставил машину и вылез. Надо убираться из этой квартиры. Я прожил здесь 5 лет. Можно сказать, свил гнездо — только ничего не вылуплялось. Слишком многие знали, где я живу. Я подошел к моей двери, отпер ее. Толкнул, но что-то ей мешало. Тело. Там развалилась девушка. Нет, черт, это была надувная кукла, одна из тех надувных штук, с которыми некоторые мужчины сожительствуют. Только не я, извините. Девушка была полностью надута. Я поднял ее и перенес на кушетку. Потом увидел записку, привязанную к ее шее: «Билейн, отстань от Красного Воробья, иначе будешь дохлее этой резиновой барухи». Приятная записка. Итак, у меня был гость. Который не желает, чтобы я продолжал дело. Но это вселило в меня надежду. Красный Воробей должен существовать — в противном случае такой записки не написали бы. Единственное, что мне надо сделать, — это напасть на след. След должен быть. Уж больно много кругом признаков. Возможно, я вышел на что-то крупное. Возможно, в международном масштабе. А может быть, в потустороннем? Красный Воробей. Черт возьми, это становится интересно. Я налил себе как следует, врезал. Тут зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Да?

— Писюн, чем занимаешься?

По спине у меня пробежал мороз. Это была одна из моих бывших жен, Пенни. Последнее, что я слышал о ней лет 5 назад, после нашего развода, — она исчезла куда-то с неким Сэмми, крупье из Лас-Вегаса.

— Простите, мадам, вы ошиблись номером.

— Я узнала твой голос, Писюн. Как поживаешь? Она дала мне такую кличку. Без всяких оснований.

— Паршиво поживаю, — сказал я.

— Тебе нужно общество.

— Угу.

— Ты никогда не знал, что тебе нужно, Писюн.

— Может, и так, зато знал, что мне не нужно.

— Я поднимаюсь.

— Угу.

— Я внизу. Я звоню из холла.

— Где Сэмми?

— Кто?

— Сэмми.

— А-а, он… Слушай, я поднимаюсь.

Пенни повесила трубку. Я чувствовал себя ужасно, словно кто-то обмазал меня всего говном. Я допил стакан, налил другой. Постучали. Я открыл дверь. Там стояла Пенни, на 5 лет постаревшая, на 15 килограммов потяжелевшая. Она улыбалась жуткой улыбкой.

— Рад меня видеть?

— Заходи, — сказал я.

Она перешла за мной в другую комнату.

— Налей мне выпить, Писюн!

— Сейчас…

— Э, что это?

— Что?

— Резиновая штука. Резиновая женщина.

— Это надувная кукла.

— Ты ей пользуешься?

— Пока нет.

— Что она здесь делает?

— Не знаю. На стакан.

Пенни скинула куклу на пол и села со стаканом. Врезала.

— Я скучала, Писюн.

— По чему?

— А, по разным пустякам.

— Например?

— Сейчас не припомню.

Она глотнула из стакана, окинула меня взглядом, улыбнулась.

— Мне нужны деньги, Писюн. Сэмми смылся со всем, что у меня было.

— Я в пролете, Пенни. Один тип пришьет меня, если я не заплачу проценты по займу.

Я отошел, снова налил нам обоим, вернулся.

— Мне совсем немного, Писюн.

— Я нищ, черт возьми.

— Я тебе его поцелую. Помнишь, тебе нравилось?

— Слушай, у меня всего 20 долларов. На… Я вынул деньги и отдал ей.

— Мерси…

Пенни спрятала их в сумочку. Мы сидели и потихоньку пили.

— Иногда мы неплохо жили, — сказала она.

— Вначале, — ответил я.

— Не знаю. Меня это стало угнетать.

— Слушай, мы развелись, потому что не смогли ужиться.

— Да, — сказала она. — А ты с этой теткой спишь?

— Нет, кто-то ее подкинул.

— Кто?

— Не знаю. Кто-то надо мной мудрует.

— Хочешь со мной переспать?

— Нет.

— Можно я еще посижу и выпью?

— Долго?

— Часика два.

— Ладно.

— Спасибо, Писюн.

Уходила она уже пьяной. Я дал ей еще 20 долларов на такси. Она сказала, что ей недалеко.

Она ушла, я остался сидеть. Потом поднял надувную куклу и посадил на кушетку рядом с собой. Я пил водку с тоником. Вечер выдался тихий. Тихий вечер в аду. А земля горела, как гнилое полено, источенное термитами.

Вы не представляете себе, как быстро проходят 25 дней, когда ты не хочешь, чтобы они прошли.

Я сидел в своем кабинете, как вдруг распахнулась дверь. Это был Джонни Темпл. При нем две новые обезьяны.

— «Акме Ликвидаторы», — сказал он. — Мы пришли за деньгами.

— У меня нет, Джонни.

— У тебя нет шестисот долларов?

— У меня нет шестидесяти. Джонни вздохнул.

— Нам придется наказать тебя в назидание другим.

— Это как? Хотите бить меня из-за паршивых шестисот долларов?

— Не бить, Билейн, а убрать тебя. Совсем.

— Я тебе не верю.

— Неважно, во что ты веришь, — сказала она из обезьян.

— Ага, неважно, — сказала другая.

— Нет, подожди минуту, Джонни. Говоришь, вы убьете меня за проценты с 4-х тысяч? За 4 тысячи, которых я в глаза не видел? И Красного Воробья вы мне не достали. Что же вы делаете с теми, кто вам много должен? Почему вы их не убьете? Почему меня?