Да, Иван был прав, когда говорил Прохору про класс и тонкость тренируемого воздействия! Очень мне хотелось разом погасить всех Дворцовых, и я чуял, что смогу это сделать на пределе своих возможностей, но вот задача передо мной стояла намного сложнее — точно рассчитать дозировку своего воздействия.

Нырнув в темп еще глубже, все-таки объединил Дворцовых и чуть пригасил им сознание.

— Прохор, можешь работать.

— Понял.

Продолжая контролировать Дворцовых, я, тем не менее, отслеживал и своего воспитателя, который, двигаясь на хорошей скорости, за несколько секунд добрался до открытых ворот, ворвался на территорию особняка и заметался среди слегка вялых Дворцовых. Не знаю, насколько эпично нападение Прохора выглядело в натуре, но для моего внутреннего зрения картина была не очень-то и зрелищная — Дворцовые просто отлетали от воспитателя и переставали двигаться, плотность их доспехов резко падала, а в эмоциональной сфере стали преобладать чувства удивления, злости, досады и физического страдания. От одного только Прохора фонило радостным удовлетворением и желанием двигаться еще и еще. Наконец, все Дворцовые, как я понял, оказались повержены, и я, все же продолжая их контролировать, но уже в меньшей степени, спокойным шагом направился к воротам.

Оказавшись во дворе, не сумел удержаться от улыбки — подчиненные Михеева, с ним во главе, медленно собирались у крыльца дома, на котором, с довольным видом победителя, стоял мой воспитатель. Встав с ним рядом, я принялся наблюдать за последствиями тренировки: кто-то из Дворцовых хромал, кто-то держался за бок, кто-то за грудь. Сам ротмистр нет-нет, да и трогал свой затылок. Дождавшись остальных, Владимир Иванович скомандовал:

— Построились! — и с потерянным видом уставился на нас с Прохором.

Мой воспитатель не спешил начинать «разбор полетов». Он спустился с крыльца и начал медленно прохаживаться вдоль строя. Наконец, Прохор остановился:

— М-да… — и долгая пауза.

А мне стало искренне жаль побледневшего Михеева.

— Ну, орлы, — продолжил Прохор, — что вам сказать?.. Хреновенько наши дела, хреновенько… Но не совсем уж хреново, как могло бы показаться на первый взгляд. Честно вам скажу, думал будет хуже. — после этих слов строй заметно расслабился. — Будем работать над повышением уровня вашей боевой подготовки. Короче, орлы, сладкой службы не ждите, мы с Алексеем Александровичем с вас семь шкур спустим, но сделаем из вас людей. Разойтись!

Дворцовым второй раз повторять было не надо, и очень скоро мы остались втроем. Михеев вздохнул и осторожно спросил у Прохора:

— Неужели все настолько грустно?

— Нормально все, Иваныч. — отмахнулся тот. — У твоих бойцов не было никаких шансов. Особенно, находясь под воздействием Алексея Александровича и при отсутствии возможности применения стихий.

Михеева, однако, слова моего воспитателя не сильно-то и успокоили:

— Но один против восемнадцати… — он вытянулся и уставился на меня. — Алексей Александрович, ставлю вас в известность о том, что буду вынужден доложить о неутешительных результатах сегодняшней тренировки Начальнику Дворцовой полиции. Одновременно с этим я подам рапорт о моем переводе на должность, более соответствующую моей квалификации.

Ответить на эту эскападу ротмистра я ничего не успел, за меня это сделал Прохор:

— Равняйсь! Смирно! — рявкнул он, а Михеев, деревянной куклой, выполнил команды. — Отставить истерику, ротмистр! А теперь слушай меня, Вова. Никому ты ничего докладывать не будешь, как и рапортину о переводе писать. Ты и без меня прекрасно знаешь, что фактически подчиняешься напрямую Алексею Александровичу и мне, а значит информация за границы особняка уходить не должна. Следующее, Вова. Я абсолют, а не воевода, как тебе меня представляли. — Михеев дернулся. — И у вас действительно было не очень много шансов. А учитывая мой богатый жизненный опыт, заточенный именно на проведение подобных операций, и того меньше. Что надо дяде Прохору на это ответить, Вова?

— Есть никому не докладывать и рапорт не писать! — ротмистр вытянулся еще больше.

— Рад, что ты начал приходить в себя, Владимир Иванович. — кивнул Прохор, ухмыльнулся и подмигнул мне. — А теперь предлагаю предоставить слово для поздравлений Алексею Александровичу.

— Пойдемте в гостиную. — хмыкнул я. — Там и продолжим.

Когда мы расположились на диванах в гостиной, я попросил начальника моей охраны:

— Владимир Иванович, для начала опишите свои ощущения от моего воздействия. Желательно, в сравнении с вашим предыдущим опытом… общения с колдунами.

— Хорошо, Алексей Александрович. — кивнул он и задумался на пару мгновений. — Сразу хочу отметить, и это совсем не лесть, что ваше воздействие было… более мягким, что ли… — он пытался подобрать слова, — чем в случаях с другими колдунами. Как бы вам это описать?.. Сегодня я отъехал, как от выпитой залпом доброй бутылки водки, мягонько, но надежно… А другие колдуны — как обухом по голове бьют… Грубо, жестко… И не менее надежно… — он вздохнул и развел руками. — Именно такие у меня были ощущения, точнее не опишу, Алексей Александрович.

— Иваныч прав, Алексей. — добавил Прохор. — Теперь и я для себя сформулировал те ощущения, которые у меня были, когда ты меня в этой самой гостиной погасил, мерзавец! Не было удара обухом по голове, просто яркая вспышка в сознании, а потом темнота… И голова, когда в себя пришел, практически не болела…

Мне, конечно, было приятно слышать, что мое воздействие качественно отличается от воздействия других колдунов, но…

— И что это значит? — спросил я у них. — Хорошо это или плохо?