Хорош был либерал, не правда ли? Для нас же, тех, кто успел посидеть в его «оттепель», эта бумага — не открытие. И убийства, и похищения лидеров эмигрантских организаций были хорошо известны в то время, как и хрущевское изобретение — психиатрические репрессии.

Более того, как видно теперь из документов, курс на частичную десталинизацию после смерти вождя был неизбежен, и первым предложил его не Хрущев, а… Берия. Разумеется, не доброта душевная и не стремление к чистоте ленинских идей подвигли его на это, а жестокая борьба за власть. Будучи на момент смерти Сталина главой МВД и госбезопасности, он располагал и архивами этих организаций, которые, естественно, использовал против своих противников. Начав реабилитацию по тем делам, в которых, в силу обстоятельств, замешаны были они, а не он, Берия как бы задал этим и условия всей послесталинской борьбы за власть. Хрущеву и компании ничего не оставалось, как устранить его чисто физически, а устранив, воспользоваться его же методом. Все равно джин был уже выпущен из бутылки, и загнать его назад стало невозможно.

Любопытно, что Берия, вошедший в историю лишь как сталинский палач и патологический убийца, был, оказывается, политиком с воображением. Начатую им кампанию селективных реабилитаций он не ограничивал борьбой за власть, но видел именно как новый курс партии на десталинизацию. В частности, во внешней политике он предлагал договориться с Западом об объединении двух Германий в нейтральное государство за десять миллиардов долларов, т. е. ровно то, что 35 лет спустя куда менее успешно осуществил лауреат Нобелевской премии мира Горбачев. Легко себе представить, как боготворил бы Запад Берию, победи он в борьбе за власть. Весь послесталинский период назывался бы не иначе как «бериевской оттепелью», а Хрущева никто бы и не вспомнил.

Да, наконец, и сама хрущевская реабилитация была гораздо менее честной, чем большинство тогда думало. Например, как выясняется из записки в ЦК тогдашнего главы КГБ Семичастного, практически до конца правления Хрущева семьям тех, кто был расстрелян по приговорам троек, просто лгали о судьбе их пропавших без вести родных:

В 1955 году с ведома инстанций и по согласованию с Прокуратурой СССР Комитетом госбезопасности было издано указание N108сс органам КГБ, определяющее порядок рассмотрения заявлений граждан, интересующихся судьбой лиц, расстрелянных по решениям несудебных органов (б. Коллегией ОГПУ, тройками ДП ОГПУ-НКВД-УНКВД и Комиссией НКВД СССР и Прокурора СССР). В соответствии с этим указанием органы госбезопасности сообщают членам семей осужденных, что их родственники были приговорены к 10 годам ИТЛ и умерли в местах лишения свободы, а в необходимых случаях при разрешении имущественных или иных правовых вопросов регистрируют в загсах смерть расстрелянных с выдачей заявителям свидетельств, в которых даты смерти указываются в пределах 10 лет со дня ареста, а причины смерти вымышленные.

Установление в 1955 году указанного порядка мотивировалось тем, что в период массовых репрессий было необоснованно осуждено большое количество лиц, поэтому сообщение о действительной судьбе репрессированных могло отрицательно повлиять на положение их семей. Кроме того, предполагалось, что сообщение членам семей расстрелянных действительной судьбы их родственников могло быть использовано в то время отдельными враждебными элементами в ущерб интересам советского государства.

Существующий порядок сообщения вымышленных данных касается в основном невинно пострадавших советских граждан, которые были расстреляны по решениям несудебных органов в период массовых репрессий.

В результате пересмотра уголовных дел с 1954 по 1961 годы из общего числа расстрелянных в несудебном порядке около половины реабилитированы. В отношении большинства из них родственникам объявлены не соответствующие действительности сведения о смерти, якобы наступившей в местах лишения свободы.

Разумеется, Семичастный не предлагает ЦК признаться во лжи и сказать всю правду людям, он только рекомендует «устно сообщать действительные обстоятельства смерти» вновь обращающимся заявителям, тем более что их число, как он пишет, с каждым годом сокращается, «а регистрацию в загсах их смерти производить датой расстрела, без указания причин смерти, как это делают Военная Коллегия Верховного Суда СССР и военные трибуналы в отношении лиц, расстрелянных по приговорам судов».

Словом, и по сей день мы не знаем всей правды о том страшном периоде. Так, обрывки, фрагменты, случаи, истории, которые зачастую и не отличишь от легенд, столь распространенных «в те времена укромные, теперь почти былинные» (как их метко обозначил Высоцкий). Сравнительно недавно стали раскапывать когда-то секретные массовые захоронения, но и по этим рассеянным костям правды уже не восстановишь.

Да и хотим ли мы знать ее, эту правду? Боюсь, то безумное время навсегда останется в народном сознании черным, пугающим провалом, сколько бы новых документов мы теперь ни находили.

Оттого, наверное, я больше верю именно легендам, песням, картинкам и звукам своего детства: они, по-моему, гораздо точнее отражают то время. И если картинки эти в моей памяти неизменно грязно-серые, с крупнозернистым изображением, как на старых фотографиях или в кинохронике тех лет, то звук моего детства — это ровный, напряженный гул моторов где-то за горизонтом, тревожный и возбуждающий. Как будто детское ухо могло слышать то, чего не слышали взрослые, вечно поглощенные своими заботами, — беспрерывную работу адской машины власти.