— Как у нас дела? — спросила она, придвинув стул к моей кровати. — Я Сандра. И помогу тебе с бумагами. Я социальный работник здесь, в больнице.

— Мне просто хочется побыстрее покончить с этим, пока не передумала.

— О, — она подняла брови, схватила бумаги и ручку и положила их на планшет у меня на коленях. Сандра задала мне несколько стандартных вопросов, большинство из которых касались моего психического здоровья и истории семьи.

— Итак, похоже, ты выбираешь открытое усыновление с Сэмюэлем и Ребеккой Валентайн в качестве приёмных родителей, — резюмировала она, просматривая мои документы. — Я заметила, что в свидетельстве о рождении, которое ты заполнила ранее, нет имени отца.

— Он вне игры, — моё сердце сжигало болью, которую не могли снять никакие мягкие, извиняющиеся взгляды Сандры. — Давно в прошлом.

Сандра поджала губы и с сожалением улыбнулась.

— Мне запрещено высказывать здесь своё мнение, так что это не для протокола. Понимаешь?

Я кивнула.

— Ты кажешься умной молодой девушкой, и я знаю доктора Валентайна по его ординатуре здесь, в больнице, — сказала она. — Ты никогда не смогла бы найти для своей дочери семью лучше.

— Понимаю.

— Однако я должна сказать тебе, что, поскольку биологический отец не указан, есть шанс, что, если он узнает, то может подать в суд на опеку над вашей дочерью, — предупредила она. — Это редкость, но такое может случиться.

— Как я уже сказала, он давно в прошлом.

— Ты уже брала её на руки? — спросила она.

Я покачала головой.

— О, дорогая, ты должна её подержать. Ты пожалеешь, если этого не сделаешь. Так говорят мне многие биологические матери, — она встала, взяла ребёнка, заковыляла обратно и осторожно положила его мне в руки.

Физическая боль при родах не имела ничего общего с той болью, которая пронзала всё моё тело при мысли о том, чтобы отдать её. И никогда не узнать её близко.

Я подождала, пока социальная работница выйдет из комнаты, и, прочистив горло, прошептала последние слова перед тем, как отдать свою дочь:

— Я люблю тебя, и прости меня.

Я могла бы продолжать и продолжать говорить. Могла бы объяснять причины и логику своего поступка. Могла бы неустанно оправдывать своё решение. Вместо этого, мои слова были краткими и простыми. Может быть, однажды мне выпадет шанс узнать её, и, может быть, когда она станет взрослой женщиной, я сяду и объясню ей, как сильно её люблю и как всё, чего я когда-либо хотела, это чтобы у неё была лучшая жизнь – жизнь, которую я никогда не смогла бы ей дать.

Социальная работница вернулась с Сэмом и Ребеккой, и перед уходом в последний раз взглянула на бумаги.

— Хочешь подержать свою дочь? — спросила я Сэма, когда он отошёл в сторону. Он придвинулся ближе, взял её на руки, где малышка стала казаться ещё меньше. Ребекка заглянула через его плечо, и они оба рассматривали крошечного маленького ангела, который внезапно сделал их семью полной.

— Тук-тук, — позвала я через входную дверь дома Ребекки и Сэма в колониальном стиле.

— Иду, — крикнула в ответ Ребекка. Как только она увидела меня, на её лице появилась широкая улыбка. — Дакота!

Она открыла дверь и впустила меня. На кофейном столике выстроилась в ряд аккуратно сложенная одежда.

— Я стирала бельё. Извини за беспорядок.

Рядом с ровными стопками белых пушистых полотенец лежали маленькие розовые футболки и миниатюрные белые носочки. Медовые волосы Ребекки были собраны высоко на затылке в идеальный пучок. Представив её недели, заполненные родительскими собраниями, футбольными тренировками и покупками продуктов, я поняла, что всё же никогда не видела никого настолько счастливого.

Ребекка носила домашнюю одежду с такой непринуждённостью и врождённой элегантностью, как модели высокой моды носили одежду от-кутюр. Она делала это так легко. Я почти что завидовала ей.

— Какими судьбами ты здесь? — спросила она с улыбкой, складывая маленькие брючки и разглаживая их рукой. Я наблюдала, как она взглянула на часы на стене, которые показывали два часа дня. Большинство мам отсчитывали бы свой последний час тишины, но я сомневалась, что Ребекка делала что-то подобное.

— Просто хотела зайти и извиниться, — сказала я, расправляя плечи.

— За что, дорогая?

— За то, что никогда раньше не приходила, — я наклонила голову на бок. — После того как вы с Сэмом уехали из Лексингтона с Мабри, я, как оказалась, совсем запуталась. Мне хотелось как можно быстрее окончить университет и убраться к чёрту из Кентукки.

— Я это помню, — беззаботно рассмеялась Ребекка, хлопнув себя по колену. Может быть, это беспокоило её не так сильно, как я думала? — Разве ты не брала восемнадцать кредитов за семестр, программу летнего обучения и всё такое? Сэм думал, что ты сошла с ума!