– Знаю. Но что я могу с этим поделать?

– Худенький ты… Щеки прям ввалились!

– Макар поклялся, что вы меня откормите.

– И откормлю! – оживилась она. – Вставай, баня уже топится. Я тебе сейчас таких блинов напеку! Я уже на ферму сбегала, пока ты спал. Да оставь ты одеяло это! Сама уберу. Ты из города? В чем там бабы ходят?

Я задумался. Арина всегда ходила в брюках, а к остальным я не очень и присматривался.

– Кто в чем, – неуверенно ответил я, но Паше это показалось убедительным.

Удовлетворенно кивнув, она принялась готовить тесто для блинов.

– Вы делаете на воде? – удивился я.

Паша беззаботно откликнулась:

– Нет у нас коровы-то. А на ферме у нас такая бригадирша – зверь! Ей бы надзирательницей в концлагере служить. Литра не даст вынести, волчица…

– Тяжело вам приходится…

– Не то слово! Считай, впроголодь живем. Э, ты только не подумай, что я намекаю там, – смутилась она. – Что, мол, лишний рот… Не, я гостей люблю. Правда, правда! Мне тебя покормить в радость. А сейчас картошка поспела, так совсем хорошо.

– У меня, кажется, есть немного денег. Возьмите. Я не хочу быть вам в тягость.

Я достал бумажник, и Паша восхищенно причмокнула: «Кожаный? Красивый!» Потом сердито остановила меня:

– Ты брось бумажками шуршать! Небось, не объешь нас… Надо будет, сама скажу. Я не из стеснительных. Тебе они и самому, поди, пригодятся. Ты в деревню-то надолго?

– Не знаю, Паша, – сознался я. – Ничего не знаю.

Она легко поддержала:

– Не знаешь, так узнаешь. Я порой сама утром встану и не знаю: чего хочу, чего делать буду… И вот так всю жизнь. Сеструха моя младшая выучилась, институт закончила, а я так еле-еле восьмилетку дотянула. А все потому, что не знала, чего хочу. А Лизка знала.

Чтобы поддержать разговор, я спросил:

– И чего же она хотела?

– Завклубом быть. И стала! У нас, между прочим, молодежь только из-за Лизки и остается. Такая выдумщица, никому скучать не дает! Да ты меня не слушаешь!

– Слушаю-слушаю, – очнулся я. – Наверно, я просто не до конца проснулся.

Она добродушно улыбнулась:

– Сейчас баня будет готова. Только вот во что обрядить бы тебя, не знаю. Макарово-то все тебе коротко будет… Ой, а я к Лизке сейчас сбегаю! Ее покойничек высокий был. Может, не такой, как ты, но все лучше, чем в Макаркиных подштанниках щеголять.

Я попытался отказаться, но Паша только возмутилась:

– Чего – не надо-то? А что наденешь? Я-то, конечно, не против, чтобы ты голым походил, пока твой костюм сушиться будет, – она игриво хохотнула. – Да, боюсь, Макарке не понравится. Пойдем, я тебя в баньку запущу, и к сеструхе сгоняю.

Баня оказалась прямо за домом, в той стороне, откуда мы ночью пришли, но в темноте я ее не разглядел. Даже на расстоянии от нее пахло древесным паром и влажной березовой листвой. А может, я все это придумывал, до отказа нагружая свой новый мир деталями, которые могли оживить его. Я торопливо засовывал в себя и этот прозрачный дымок над плоской крышей баньки, и свисавшие между бревнами словно тина, куски пакли, и завалившуюся на бок тачку, в днище которой зияла дыра. Я распухал от этих подробностей, и все равно чувствовал себя пустым. Во мне не было ничего, ведь все, чем я был полон до сих пор, оказалось лишь блефом.

– Можешь не запираться, никто не войдет, – сказала Паша, приоткрыв маленькую дверцу. – И слышь… Говори мне «ты», ладно? Так, конечно, уважительно. Только я слегка побаиваюсь, когда мне «выкают». Непривычная я. Да и лет-то мне всего сорок. С копеечкой.

Когда я остался в бане один, мне почудилось, будто стены ее покачиваются в полумраке – так густо колыхался пар. Передергиваясь от брезгливости, я сорвал грязную одежду, и скомкал в углу лавки. Хотелось залезть в какую-нибудь бочку и отмокать в ней до вечера. Но это была бы уж слишком большая роскошь…

Первая грязь сошла, и в голове у меня тоже слегка прояснилось. Я с недоумением огляделся: «Что я здесь делаю? В этой деревне? В этой бане… Словно попал в параллельный мир, и живу чужой жизнью. А где моя? Что от нее осталось? Одна только мама…»

Внезапно я понял, что рано или поздно мама вычислит номер Лари и дозвонится туда. Это показалось мне самым унизительным из всего, что я мог представить. Она будет просить у них помощи. У них! Скорее всего, мама даже не удержится и заплачет, потому что мать не может не плакать, когда у нее пропадает сын. Мне даже в голову не приходило осудить ее за слабость. Я корил себя за то, что и впрямь оказался умственно отсталым, и не смог придумать получше, как обставить свое исчезновение. Я просто взял и ушел. И теперь уже не мог вернуться…

Через четверть часа Паша крикнула через дверь:

– Эй, можно войти? Я тебе одежду принесла.

– Входи, – я спрятался за выступ стены. – Ну как, обо мне уже вся деревня знает?

– Вот еще! – голос ее сел от обиды. – Я только Лизке сказала, а она не из болтливых. И ходила я с хозяйственной сумкой, чтобы никто не увидел, что несу.

– Молодец, хитро придумала, – похвалил я.

– Думаешь в первой? С моим Макаром научишься хитрить. То от участкового прячется, то от председателя… Шальной мужик.