Интересные у них тут гешефты!

– Ваша доля – 250 рублей, – указал он на стопку.

– А егерям?

– Зачем им? – сморщился Спешнев. – Без того не обижены. Даже рядовым по три рубля выйдет. Большие деньги для солдата. Все равно пропьют, промотают. Не знаете вы русского солдата, Платон Сергеевич, а я с ними скоро двадцать лет, насмотрелся.

Я пристально посмотрел на него. Спешнев смутился.

– Не нужно так, Платон Сергеевич! Вижу, что хотите сказать. Да, алчу, но поймите и меня. Столько лет, считай, на медные деньги жил. Как эти пятьсот рублей заимел, голова закружилась. Никогда столько деньжищ в руках не держал! Сразу мысли: еще пять раз по столько – и можно деревеньку прикупить [61] . Мечта многих офицеров [62] , Платон Сергеевич, чтоб вы знали. Двадцать пять лет службы за инвалидную выплату [63] – это не то, чего я желаю. Хоть на старости лет в довольстве пожить…

Своеобразные у них тут представление о счастье. Хотя, чего я хотел? Крепостники…

– Со мной с чего решили поделиться? Могли бы и не сказать.

– Вы меня за подлеца не держите! – обиделся Спешнев. – Не настолько алчен, чтобы честь забыть! – он помолчал и снова вздохнул. – Давайте начистоту, Платон Сергеевич. Вы нам удачу принесли. Не случись вас, вырезали бы как овец. А так целы и с добычей. Мне удача за все годы службы ни разу не улыбнулась, с вами будто солнце засияло.

Понятно. Военные (и не только они) суеверны. Удачливых в армии любят. Читал.

– Выслушайте меня! – продолжил штабс-капитан. – Мы оба в трудных обстоятельствах. Вы остались без бумаг, происхождения сомнительного, да еще во французской армии служили. Запросто примут за шпиона. В войну с ними разбирательство короткое: вывели за околицу и повесили на первом же дереве. А с меня начальство спросит за то, что от армии отстал. Вот тут победа над поляками и взятые с них трофеи зачтутся. А если будут и другие… Мы можем быть полезны друг другу. Я поручусь за вас честью, вы взамен будете при роте какое-то время. Есть у меня предчувствие, что нас ожидают большие дела. Да и егеря обрадуются. Меня Синицын просил передать вам просьбу от солдат не покидать роту. Они даже готовы платить вам жалованье из своих денег. Хотя, понимаю, что откажетесь?

– От их денег – да, – сказал я. – От этих – нет.

Я сгреб ассигнации со стола и сунул их в сумку на боку. И не надо упрекать меня в алчности! У меня цель – выжить. Деньги этому весьма способствуют. Капитан предлагает дружбу? Очень хорошо. Дружба, завязанная на общий интерес, крепче бескорыстной, как кто бы в обратном не убеждал.

– Значит, не покинете нас в Смоленске?

– Нет, – кивнул я.

– Благодарю, – протянул он руку. Я ее с чувством пожал.

– Мы с вами, считай, ровесники, – продолжил Спешнев. – То, что вы пока мещанин, – он выделил голосом это «пока», – не имеет значения. Наедине можете обращаться запросто. Согласны?

– Договорились, Семен! – сказал я.

– Я разочарован, Маре, – произнес Даву. – Мы обманули мое доверие.

Голос маршала был сух и безжизненен. Полковник заледенел внутри. Он знал, что бывает с людьми, с которыми Даву говорит ТАК.

– Позвольте объясниться, ваша светлость? – спросил, прокашлявшись.

– Попытайтесь, – разрешил Даву.

– Положиться на поляков в этом задании было ошибкой. Я ее смиренно признаю.

Маре поклонился.

– Чем вам не угодили лучшие всадники империи? – спросил Даву. – Сами хвалили.

– Это так, – признал Маре. – Они отлично знают местность, умеют находить провиант и фураж. Великолепные бойцы. Но есть недостаток, который я, на свою беду, не принял во внимание. Заносчивы. Польский дворянин считает себя равным королю, и на простолюдина, пусть даже старшего чином, смотрит свысока. Можно только восхищаться мудростью императора, который отменил прежние титулы и наделяет новыми тех, кто их по праву заслужил!

Маршал, носивший в юности дворянскую фамилию д'Аву, отказавшийся от аристократической приставки после революции и ставший при Наполеоне герцогом Ауэрштедтским, с любопытством глянул на Маре.

– В чем вы обвиняете капитана Пршибыславского? – спросил сухо.

– В первый же день рейда он дал мне понять, что не считает себе ровней сына стряпчего и будет выполнять его распоряжения, если сочтет нужным.

– Следовало поставить его на место.

– В окружении таких же заносчивых польских дворян? В роте капитана они составляли большинство. Это привело бы к бунту, и мне пришлось бы возвращаться за другими кавалеристами. Хотя, как сейчас стало ясно, это следовало сделать, – Маре делано вздохнул. – Но я боялся потерять время, а с ним – и возможность захватить посланца. Поэтому смирил гордость и не стал возражать капитану. В конце концов мы союзники и служим одному императору.

– Дальше! – потребовал Даву.

– Мы нагнали русских егерей к вечеру третьего дня. Разведка установила, что они расположились на отдых в имении, принадлежащем вдове русского генерала. Атаковать их было поздно – сгущались сумерки. Ночной бой непредсказуем, и капитан отложил захват до рассвета. При этом проявил полную беспечность. Не выслал дозор к имению, чтобы проследить за русскими в течение ночи, не продумал план боя. На мои замечания ответил, что он лучше знает, как воевать. Мне же посоветовал держаться позади его шеволежеров, ни во что не вмешиваясь.