Мы немного покатались, придумывая очередную аферу. Выбор пал на продажу централизованного экзамена по математике местным школьникам. Это был фальшивый экзамен, который мы составили сами. Изначально мы не собирались так брутально портить успеваемость местным выпускникам. Но наш знакомый, который обещал достать оригинал экзаменов, оказался пустозвоном. Поэтому экзамен пришлось придумывать самим. Вслед за математикой последовал латышский, а за ним русский с литературой и даже история. Мы немного увлеклись. Парень, который это у нас покупал, чистосердечно поделился экзаменами со знакомыми из соседних школ. А потом попал в больницу со множественными переломами. Человек пятьдесят в том году так не получили аттестат среднего образования. В тот вечер я в первый раз попробовал МДМэшку («экстази»). Ощущения были волшебные. Ты будто воспарял в воздух от наполняющей тебя энергии, легкий как пушинка, а по телу мерными волнами разливалась доброта и любовь. Мне, как прирожденному мизантропу, такие наркотики очень подходили, так как помогали в коммуникации, особенно с противоположным полом. Девушки, на которых ты бы трезвый не обратил внимания, казались привлекательными, стеснительность пропадала, правда, вместе с чувством такта. Но это никому не мешало. В то время мы знакомились с девушками в диско-барах и ночных клубах, где бестактные манеры абсолютно приветствовались. Если ты был симпатичный и брутальный, для успешного продолжения знакомства вполне хватало угостить коктейлем и нежно погладить чуть ниже спины.

После аферы с экзаменами понеслась череда мелких и более крупных мошенничеств. Мы продали местным барыгам отшлифованный бронзовый слиток с поддельной пробой. Успешно раскидывали фальшивые иракские доллары по ночникам. Брали дань с местных таксистов и проституток. Воровали все, что плохо лежало. Разводили разных лохов на абсолютно любой предмет, который их интересовал. А интересовало их в разгар 90-х много чего, начиная от ЛСД и заканчивая огнестрелом. Купив за большие деньги спиленный газовик или уголки почтовых марок, пропитанных корвалолом, такие люди никак не могли тебе отомстить. Так как ни закон, ни его отсутствие не были на их стороне.

Все это продолжалось феерично до тех пор, пока в жизнь моих друзей не вошел героин. В тот злосчастный день все его попробовали в первый раз. Дружно вынюхали маленький пакетик, а потом полночи сидели в местном ночнике со стеклянными глазами и бегали по очереди в туалет, чтобы поблевать. Жизнь казалась чрезвычайно комфортной, окаймленной радужной перспективой. Наверное, потому что героин погружал тебя в состояние непробиваемого вакуума, щедро сдабривая каждую твою тупейшую мысль флером неоспоримой гениальности.

У каждого из нас сложились разные дуэты с героином. Глеб года через два скололся и умер от передозировки. Остальные пацаны сколотили банду и занялись откровенным беспределом, в результате которого загремели в тюрьму; каждый получил по десять – пятнадцать лет строго режима. Вышли они оттуда уже совершенно другими людьми. Я тоже успел порядочно попортить себе карму. Но меня спасли университет, тяга к знаниям и кардинальная смена круга общения. Даже после смутных времен я долго оставался человеком внутренне безответственным. Так и продолжал во многом происходящем со мной винить своего отца. Ведь надо же было возложить на кого-то ответственность за испорченное детство, кучу хронических заболеваний и ночные кошмары, в которых жертвы давних преступлений упрямо требовали возмездия. Внутренние упреки и злость на окружающий мир помогали хоть как-то заполнить пустоту в моей душе. Потом злость вместе с юношеским максимализмом постепенно пошла на убыль, и вместо нее пришло недовольство самим собой и отчаяние. От болезненного самоотвержения меня во многом спасла Алька. Рождение ребенка сильно изменило меня в плане ответственности, так как наконец-то был человек, за которого я должен был полностью отвечать, головой и совестью. Во многом Алька помогла мне понять своих родителей, простить отца за его отсутствие в моей жизни. Правда, я до сих пор не мог отпустить его.

Я быстро дошел от остановки до маминой квартиры. Никого не было. Наверное, пошли гулять с Алькой, подумал я, и направился к настенному бару с надеждой, что в нем окажется что-то крепкое. На съемную квартиру идти не хотелось. После возвращения Теи мы решили развестись. Я обозвал ее вруньей и предателем, а она призналась, что больше ничего не может мне дать. Потом Тея опять исчезла. В баре очень кстати оказалась бутылка французского бренди, предусмотрительно купленная несколько недель назад. Я налил половину стакана и опрокинул содержимое в рот. Бренди обожгло горло и приятно обволокло живот, притупив ноющую боль внутри груди. Необходимо было отвлечься, и я решил сесть за перевод рукописи. Стал перебирать ветхие бумажные страницы в поисках места, на котором остановился в прошлый раз (переводить получалось с большими перерывами). Я подумал, что нужно обязательно сходить в комиссионку и узнать подробнее насчет происхождения данного чтива. Только в этот раз следует идти трезвым, чтобы все отчетливо запомнить, да и проверить вменяемость старушки.

Я напечатал всего несколько строчек, как пришла мама, но без Альки. Мама сказала, что встретила Тею и она забрала Альку к нам в квартиру. Это в принципе ничего не меняло. Я буркнул что-то насчет того, что мне надо поработать в тишине, и переместился с кухни в спальню, выпил еще полстакана бренди и продолжил переводить очередную главу. Она обещала быть интересной. Примерно через час зазвонил телефон. Это была Тея. Ледяным тоном она поинтересовалась, чем я занимаюсь. Я ответил, что тем, чем обычно по вечерам – пью. Она предложила прийти повидаться с Алькой перед сном, а то она соскучилась, а заодно и выпить с ней. Я без особого энтузиазма согласился.

Когда я пришел, Алька уже лежала в кровати. Мы с ней крепко обнялись, а потом я рассказал ей короткую сказку про плохую девочку, которую родители сослали жить в джунгли. Там она подружилась с обезьянами и стала вместе с ними охотиться на термитов. Я обычно сходу выдумывал для Альки сказки, и они редко обладали радостным сюжетом. Но эта сказка получилась доброй. Алька быстро заснула, и я пришел на кухню к Тее. Она по началу притворялась, что рада видеть меня. Приветливо улыбнулась, но глаза были такие же ледяные, как и последнюю пару месяцев. Мы выпили по-мужски. Остервенело опрокинули в себя по полстакана. Бренди, казалось, приобретает все более изысканные нотки. Закусывать не хотелось. Да и не было чем. В холодильнике лежало несколько вялых помидоров, а на верхней полке сиротливо поблескивала банка с консервированной кукурузой. Какое-то время мы достаточно оживленно разговаривали. Потом я поймал клин. Так со мной обычно бывает после трехсот-четырехсот граммов. Стал говорить о нас, о том, что еще можно все исправить. А потом, очень напрасно, я скатился в упреки. Тея заявила, что не желает все это слушать. Предложила мне пойти домой. Я отказался. Тогда она сказала, что поедет к подругам, и стала собираться.

Я внезапно осознал, что она только ради этого меня позвала. Но ведь она могла бы не забирать у мамы Альку. К чему нужен был весь этот разговор? Я не понимал ее. От выпитого вместе очередной дозой непонимания во мне стала разгораться злость. Было очевидно, что Тея явно не к подругам собирается. Захотелось как-то вывести ее на чистую воду. Я стал провоцировать. Сказал, что ночью ее одну никуда не отпущу. Мол, другое дело, если бы она была не одна. Пусть даже у нее любовник есть. Если он приедет за ней, я ее тогда отпущу. Заодно и познакомлюсь. До последнего надеялся, дурак, что это не так. Но Тея неожиданно легко согласилась на мое предложение. Сказала, что раз я так хочу, то через минут пятнадцать за ней придет ее новый друг.