– Это не вполне сопоставимо с моим львом, – сказал Яхин-Боаз. – К тому же все, у кого есть телевизионный приемник, могут увидеть передачи, о каких вы говорите. А моего льва вижу только я.

– Предположим, – сказал врач, – что вы единственная личность на свете, у которой имеется приемник, способный принимать эту конкретную передачу. – Он поглядел на часы. – Приемник вины и наказания.

Яхин-Боаз посмотрел на часы. Осталось меньше минуты.

– Но откуда приходит лев? – спросил он. – И где передатчик?

– От кого вы ждете наказания?

– От всех. – Яхин-Боаз удивился, услышав себя, как раз когда у него в уме неожиданно восстали отец и мать. Люби нас. Будь таким, каким мы хотим, чтоб ты стал.

– Покамест дойти мы можем лишь досюда, – произнес врач, вставая. – На этом нам придется остановиться.

– Но как мне выключить программу? – спросил Яхин-Боаз.

– Вам хочется? – спросил врач, открывая дверь.

– Ну и вопрос! – сказал Яхин-Боаз. – Хочется ли мне! – Но пока дверь за ним закрывалась, он уже подсчитывал стоимость ежедневного бифштекса для льва.

Боаз-Яхин сидел на обочине и отмечал на карте место, где его оставил водитель грузовика.

Он по-прежнему сидел там, думая о водителе грузовика, когда подъехал небольшой красный кабриолет с опущенным верхом, где играла музыка. У него были иностранные номера, а за рулем сидела красивая загорелая женщина примерно одних лет с его матерью.

Женщина улыбнулась очень белыми зубами и открыла дверцу. Боаз-Яхин сел в машину.

– Куда едешь? – спросила она по-английски.

– В порт. А вы куда? – спросил Боаз-Яхин, осторожно подбирая английские слова.

– Как когда, – отвечала она. – Я довезу тебя до порта. – И она плавно вывела красную машинку на дорогу.

После встречи с водителем грузовика Боаз-Яхин ощущал, будто его прежнее мирное состояние незнания ничего о людях счищено с него, как кожура с апельсина. Он сомневался, можно ли натянуть ее обратно. Он сидел рядом с блондинкой, и ему казалось, что все людские истории написаны у них на лицах, и прочесть их способен кто угодно. Быть может, подумал он, теперь ему удастся общаться еще и с животными, деревьями, камнями. Лев вернулся к нему кратко, словно воспоминание из самого раннего детства, затем пропал. Боаз-Яхину стало совестно оттого, что по его вине расплакался водитель грузовика.

Он взглянул на блондинку. Казалось, она несла свою женскость так, как грузчики в порту носят на одном плече свои крючья – блестящие, заточенные, острые.

Мимо мчал ветер, ерошил им волосы. Музыку играла пленочная машинка. Когда одна сторона доиграла, женщина перевернула кассету, и возникла новая музыка. Она была плавная и полная – и звучанием своим напоминала великолепные коктейль-бары в фильмах, где неприступные с виду женщины и обходительные неистовые мужчины с первого взгляда понимали друг дружку.

Боаз-Яхин знал историю этой блондинки, как если б она рассказала ему все. Несколько раз замужем, ныне – богата и разведена. Подобно водителю грузовика, ищет новые лица, желающие познать мир. И она тоже не прочь, чтоб он ненадолго стал для нее чем-то на дороге между прошлым и будущим.

По пути им подвернется гостиница или мотель, красная машинка подъедет к нему и остановится, и блондинка посмотрит на него, как смотрят кинозвезды, – подняв тонкие брови, без единого слова.

В номере окажется прохладно и сумрачно, щелястый солнечный свет будет проникать сквозь жалюзи. В бокалах зазвякает лед. Говорить она будет низко и хрипловато, прижав губы к его уху. Закажут обслуживание в номер, тихое, уважительное и завистливое – какой-нибудь молодой человек на год-два старше Боаз-Яхина.

Она окажется искусна и тигриста, доставит ему наслажденье так, как прежде он не ведал, и он будет ей давать, потому что нечестно всегда брать без отдачи. Он будет ее чужаком, а она – его. Он ублажит голодный призрак водителя грузовика своей щедростью к этой женщине. Стоить ему это будет нескольких дней – она не захочет быстро с ним расстаться, – но оба они этим обогатятся.

Боаз-Яхин думал о частях ее тела, что могут быть не тронуты солнцем, о том, каким окажется аромат ее плоти и вкус ее. У него началась эрекция, и он осторожно скрестил ноги.

После она предложит ему денег. Он их, конечно, не примет, хотя деньги ему страшно нужны. С другой стороны, спросил он себя, есть ли разница нравственно между этим и получением денег за игру на гитаре и пение?

Ветер стих, музыка стала громче, машина остановилась. Боаз-Яхин осмотрелся, нет ли где гостиницы или мотеля, но ничего не увидел. Вправо уходила дорога.

– Я только что вспомнила, – сказала женщина, – мне нужно здесь свернуть. Лучше я высажу тебя сейчас.

Боаз-Яхин взял гитару и рюкзак, выбрался из машины. Женщина захлопнула дверцу и защелкнула ее.