Дверь на крышу была прочной. Толстый металл, массивная. Через маленькую щель в ней Харата смог заглянуть в коридор внутри. Он увидел, как они бегут и рвутся вперед в отчаянии. А они увидели его — темные глаза в прорези, сверкающие неприкрытой злобой. Прискорбно было терять девчонку-рабыню, но он легко мог раздобыть другую. Остальные были для него пустым местом.

Скотовод что–то выкрикнул — гаркнул ругательство — и вскинул пистолет. Харата отпрянул назад, зашипев от боли. Пуля распорола ему щеку. Она прошла на волосок от цели, но горячая латунь обожгла кожу и оставила отметину.

Он выругался, а затем подпер дверь, чтобы та не открылась.

— Выживи или умри, — пробормотал он, потрогав ожог на щеке и скривившись, после чего побежал к катеру.

Перегонщик прицелился и ударил ногой, дверь содрогнулась, но выдержала. Он бросился на нее всем телом и отлетел назад, скрипя зубами от боли в ушибленном плече.

— Не откроется… — проговорил он, прислонившись к стене и вполоборота глядя на то, что к ним приближалось.

Моргравия прижалась лицом к прорези, вглядываясь сквозь косой дождь и мрак в улетающий прочь корабль. Рев двигателя стихал, огни меркли, исчезая в облаках. Она обернулась и увидела, как на лицах остальных умирает надежда. Собственная кожа показалась ей горячей и тугой, будто бы натянутой. Зуд. Он подтачивал ее, понемногу распуская швы рассудка.

Она сконцентрировалась на настоящем, на идущей за ними смерти. Позади, в дерганых вспышках натриевого света, она увидела бледных.

— Если хотите жить… — произнесла она, шагнув вперед и вытянув руку с пистолетом, — тогда деритесь. Либо мы, либо они. Выживи или умри. Вот и все.

Она выстрелила, и на быстро сокращающемся отрезке расстояния повалилось тело. Бледные растоптали его, практически не замедлившись, и живой оползень поглотил труп. Еще одного снесло выстрелом дробовика, который оторвал ногу и впечатал существо в стену, где его накрыло и раздавило напирающей ордой. Яна передернула затвор, дослав патрон, и выстрелила еще раз. Грохнул пистолет Моргравии. Заполыхали автопистолеты вступившего в бой Перегонщика. За ним последовал Барак, стрелявший из пистолета с одной руки. Второй дробовик был у Маэлы, которая не обладала умением Яны, но едва ли могла промахнуться на такой короткой дистанции. Строй взрывался огнем, смертоносная канонада озаряла коридор чистой белизной. Она рвала бледных, пробивая торсы, кромсая конечности. Шквал выстрелов раскалывал головы и разносил их на куски. Любой другой враг отступил бы, бежав под страшным ударом. Бешеная толпа не знала страха. Их разумы были изъедены сигналом, остались только инстинкты, только голод.

Понеся тяжелые потери, но не сдаваясь, они добрались до защитников и обрушились на них без пощады и каких–либо ограничений.

Моргравия потеряла Барака из виду в свалке. Тот повалился назад, а Яна с криком тянулась к нему. Она мельком видела, что Перегонщик орет и бьет ножом. Маэла исчезла после того, как заслонила Барака, когда старик упал. Еще трещали отдельные выстрелы, затем они стихли, потонув в звериных воплях.

Она услышала визг, как будто набирала заряд энергетическая катушка, и ощутила вспышку жара. Увидела луч безупречно синего света, который рассекал и сжигал. Это был не один луч, а несколько — медленно вращающиеся и перекрывающиеся, они прошлись по коридору, не встречая сопротивления на своем пути и опаляя стены дочерна. Яркие, слепящие. Тесное пространство заполнилось липким и удушливым запахом горелой плоти. Моргравию затошнило, и она упала на колени. Стиснув свою инквизиторскую розетту, она велела себе встать.

Свет угас, оглушительный визг отступил и пропал, оставив после себя лишь пискливый звон в ушах.

В воздухе вился редкий рассеивающийся дым. Он висел над телами, которые были посечены, разделаны и почти не кровоточили. Масса мгновенно прожаренных кусков, обрубки конечностей и шей, половины торсов — каждый разрез был прижжен.

Не осталось ничего. Со стен осыпались куски отвалившейся штукатурки. Натриевая лампа раскачивалась, словно труп висельника, пока ее шнур не лопнул, и тогда она тоже упала, до неприличия громко разбившись во внезапно наступившей тишине.

На ногах стояла только Маклер, выставившая вперед правую руку. Пальцы сплавились воедино, над раскаленным металлом уничтоженной аугметики поднимался пар и рябило марево. Капюшон слетел, и стал виден ее истинный облик. Бледная, волосы ободраны, кожа испещрена рубцами от старых ожогов. Выцветшее клеймо на теле. Она смущенным движением потянулась к капюшону и снова набросила его на изуродованный скальп.

— Я попыталась… — проговорила она хриплым голосом. — Никто не сможет сказать, будто я не пыталась.

В числе мертвых была Маэла. Она избежала режущего луча. На левой стороне ее груди расплывалась темная рана, незрячие глаза неотрывно глядели на остальных из переплетения тел, среди которых она лежала.

Барак опустился на колени рядом с ней. Он мягко прикрыл ей веки и откинул с лица выбившуюся прядь волос. Позади него, положив мужу руку на плечо, стояла Яна с искаженным от горя лицом. Эта куртизанка спасла ее — она была ей чужим человеком, однако та все равно рискнула и пожертвовала всем. Скверный финал для такого альтруизма.

— Просто девочка… — прошептал Барак. — Это должен был быть я, — сказал он и начал тихо плакать. — Глупый, сломленный старик. Это должен был быть я.

Яна крепче стиснула пальцы, и Барак обхватил ее кисть своей рукой, содрогаясь от горя. Она рыдала вместе с ним, оплакивая дочь, которой у них никогда не было и уже не могло быть.

Моргравия смотрела на это, притупленно чувствуя их боль. Нужно было что–то сказать, напомнить им, что здесь нельзя оставаться. Что нужно покинуть нижний улей. В итоге, сочувствие удержало ее. Пусть у них будет хотя бы это. Они и так слишком многого лишились.