Шрифт:
Он улыбнулся ей, снизу вверх — неуверенной, не идущей ему улыбкой, которая смотрелась на звериной физиономии нелепо, будто бусы на вобсе.
— Зачем ты это сделала, Фоб? — спросил Крест. — Милосерднее было бы оставить меня там, где я был.
— Ты не заслуживаешь милосердия, — отрезала она, всё ещё злая после прочтённой книжицы. — Ты заслуживаешь…
— Этой лужи?
— Меня.
Она опустилась с ним рядом, запуская руки в его волосы, опрокидывая голову назад для того, чтобы солнечный луч осветил и всегда сумрачные глаза тоже.
Не было во взгляде Креста обычной усталости, или обречённости, или постоянной хмурости. Он смотрел прямо и спокойно, будто весенний дождь омыл его многострадальное и потрёпанное сердце.
Он был свободен. Впервые за много веков Крест был свободен от клятвы, которую он когда-то дал Наместнику.
— Ты не такая уж ценная награда, — пробормотал наёмник, не пытаясь вырваться из её рук, которые наверняка слишком сильно и даже больно тянули за волосы.
— Я лучшее, что с тобой случалось, — самоуверенно заявила Фобия, ощущая, как силы возвращаются к ней.
— Ты убила меня, — припомнил он с неожиданным ехидством, — а потом выдернула из ниоткуда. Эти сны… Как ты умудрилась сделать ловушку?
— Цепь. Вокруг тебя всегда прекрасные женщины, не замечал?
— Нет, — ответил Крест, рывком притягивая её к себе, и Фобия только засмеялась, ощутив спиной холодную влагу набухшей от частых дождей земли.
Они упали вниз, вцепившись друга в друга среди клочьев тумана, и Фобия обхватила Креста не только руками, но и ногами.
Он пытался целовать её с неспешной небрежностью, но получалось совсем плохо, потому что жадность победила, и Фобия уже не отдавалась покорно торопливому натиску, но и сама набрасывалась и кусалась, и готова была даже драться от переполнявшего её ликования. Всё стало просто и легко, и мир, который ещё час назад казался непосильной ношей, пригибающей к земле, превратился в пушинку.
А потом Крест вдруг обмяк, тяжело навалившись сверху, и Фобия закричала, испугавшись того, что он снова умер, и чуть оттолкнула его, чтобы нащупать пульс, и увидела Антонио, с совершенно белым лицом склонившегося над ними. В руке у него был камень.
— Спятил? — крикнула Фобия яростно, переворачивая Креста на спину и прислушиваясь к работе его сердца.
— Он же напал на тебя, — гневно ответил Варна.
— Боже, невинное дитя, ты в состоянии отличить людей, которые хотят потрахаться от тех, кто хочет убить друг друга?
— По правде говоря, вы были похожи и на тех, и на других, — сказал Антонио, отбрасывая камень в сторону.
Крест застонал, открыл глаза.
— Лучшее, что случалось со мной, говоришь? — спросил он у Фобии невнятно.
22
— А пальчики! Пальчики какие крохотные!
— Носик сморщил.
— Антонио, посмотри скорее, он носик сморщил!
— Кряхтит… неужели видит какие-то сны?
Антонио смотрел на трех женщин, склонившихся над младенцем, и не мог понять, почему у них, таких разных, одинаковое выражение лица.
За окном сгущались сумерки.
В лазарет вошел Крест, сказал скучающим голосом:
— От кухни идет какой-то черный дым. Это специально, чтобы за ним нас враги не заметили?
— Перловка! — охнула Сения Кригг и рванула с места.
— Почему в этом лагере все время перловка? — раздраженно бросил Антонио. Он вообще был очень раздражен в этот день.
— Перловка — это хорошо, — отозвался Крест, — в тюрьме кормили куда хуже.
Фобия не видела его целый день: бывший начальник лагеря бодро взялся за приведение в порядок места их обитания. Нашел где-то еще несколько печек — зимой бы их! — газовые баллоны, горячие пузыри для купания — разбиваешь один такой и пятнадцать минут в душевой кабинке сохраняется горячий и влажный воздух, вполне достаточно времени, чтобы принять душ. Притащил из неведомых запасов брикетный уголь, которым можно топить котлы для воды, а они-то все время мылись в тазике в лазарете.
— Конечно, у нас нет твоей живучести, — сказал Антонио. — Мне кажется, что ты не то что перловку, ты можешь питаться и куда худшими вещами и чувствовать себя нормально. Ты вообще не человек.
Крест посмотрел на него задумчиво, потом встал.
— Фобия, пойдем.
— Куда? — спросила она, не отрывая глаз от младенца.
— Ты же не думаешь, что мы останемся ночевать в этом общежитии. Я поставил печку в бывшем домике Оллмотта.
Фобия неохотно вышла на крыльцо вслед за Крестом, но со ступенек спускаться не стала.
— Что? — обернулся к ней бывший наемник.
Она вдохнула побольше воздуха и заговорила, пугаясь самой себя.
— Послушай, я не пойду с тобой в домик и не буду с тобой, потому что я вообще о тебе ничего не знаю. Я даже не знаю, жив ли ты на самом деле и что ты вообще такое. И я не знаю, что правда о тебе, а что нет. Я думаю, что все эти ужасы, они действительны. Ты на самом деле много лет был убийцей, а я не хочу убийцу. И мне все равно чью волю ты выполнял, и был ли у тебя выбор. Но ты помог Нэне уехать из города и скорее всего сохранил жизнь Антонио, я уж не говорю о том, сколько раз ты спасал меня. И ты позволил мертвому Наместнику стать слопом, ты же знал, что Оллмотт готовит удар, но ты ничего не делал. Пассивный бунт, не так ли? Ты избавился от своей зависимости чужими руками, а потом я тебя убила. Это было так правильно, Крест. Ты должен быть умереть там, на площади, и тогда все бы встало на свои места.