Шрифт:
– Что ж, как, Матвеич? – спросил Костик.
– Ась!
– Как, мол, дела-то будут?
– Какие?
– Да известно какие: по маслобойке.
– А уж как Господь приведет.
– Вместе, что ли, опять будем?
– Эт-та с тобой, что ли?
– Ну да.
Прокудин задумался. Костик раза два курнул, сплюнул и опять спросил:
– Ну, как же?
– Да оно бы, известно, ничего; да…
– Что?
– Дела вон ишь ты какие.
– Какие ж дела?
– Все брешут: то на бар, то воля; в степи, пожалуй, погонят. Кто его знает-то!
– Это все пустяки! – отвечал Костик, ясно понимавший, что Прокудин увертывается от прямого ответа.
– Пустяки, пустяки, а иной раз, гляди, на экую штуку наскочишь. Я это тебя ж пожалеючи говорю.
– Ты вот что, Матвеич! Ты не михлюй, а говори дело: хочешь али не хочешь компанию опять иметь?
– Да не гужо, чудак ты этакой!
– Стало, не хочешь?
– Вот пристал!
Костик поднялся, взял с лавки шапку и сказал:
– Ну, на том прощенья просим, Исай Матвеич!
– Постой! Куда ты? – крикнул Прокудин.
– Ко двору пора.
– Постой, сичас Гришка придет, пойдем повечеряем; хоть выпьем по крайности вместе.
– Нет, пойду ко двору.
– Экой неуломный!
– Прощай!
Костик ушел и целую неделю не приходил к Прокудину. Прокудин пустил в ход маслобойню и закупал богатой рукой коноплю. Костик все это слышал и бесился. Масло стояло высоко, а коноплю Прокудин забирал без цены: барыши впереди были страшные. Думал было Костик обратиться к кому-нибудь другому из мельников, да все как-то не подходило, и капитала ему всем не хотелось оказывать. А барыши прокудинские ему в горле стояли. Прокудин тоже боялся, чтобы Костик не подсударил своего капитала кому другому, и не спускал его с глаз. Капиталу у Прокудина тоже невесть что было в сборе; он только нарочно подзадоривал Костика большими закупками конопли, а в деньгах на оборот крепко нуждался. Костик же этого никак сообразить не мог и все думал, что Прокудин, должно быть, обогрел его при прошлогоднем расчете, и еще больше сердился.
Прошло этак дней восемь, мужички тащили к Прокудину коноплю со всех сторон, а денег у него стало совсем намале. Запрег он лошадь и поехал в Ретяжи к куму-мельнику позаняться деньгами, да не застал его дома. Думал Прокудин, как бы ему половчее обойтись с Костиком? А Костик как вырос перед ним: ведет барских лошадей с водопою, от того самого родника, у которого Настя свои жалостные песни любила петь. Завидел Прокудин Костика и остановил лошадь.
– Здравствуй, – говорит, – Борисович!
– Здравствуй! – отвечал Костик.
– Что тебя не видать?
– Зачем видеть-то?
– Как зачем? Неш все по делу! Можно, чай, и так повидаться.
– Некогда, дядя! – и Костик дернул лошадей.
– Слушай-кась! Постой! – крикнул Прокудин.
– Чего?
– Да вот что! Ты побывай ко мне.
– Ладно.
– Нет, исправда побывай.
– За коим лядом?
– Дело есть.
– Полно шутки шутить!
– Нет, право-слово, дело есть.
– А дело есть, так говори.
– Что тут за разговор на улице.
– Пойдем в избу.
– Бревен там лишних много, в вашей избе-то. Побывай ко мне сегодня. А то, малый, жалеть опосля будешь.
– Да какое там дело?
– Ну, какое дело! Приходи, так узнаешь.
Костик ничего не ответил и повел лошадей; Прокудин тоже хлопнул вожжой и поехал ко двору.
Поужинал Костик, надел тулуп и пошел к Прокудину. Все уж спали; он стукнул в окно масляницы; Прокудин ему отпер. Костик, не поздоровавшись, сел и спросил:
– Ну, какое там дело?
– Погоди, прыток больно. Вот выпьем да капусткой закусим, тогда и дело будет.
Выпили и закусили.
– У меня, брат, нынче все как-то живот болит, – сказал Прокудин.
– Ты говори, дело-то у тебя какое до меня? – отвечал Костик.
– Такое дело, что жаль мне тебя, старого друга: вот какое дело!
– Благодарим, – отвечал Костик совершенно серьезно.
– Право.
– Да я ж тебя и благодарю.
– Хоть мне и не надобен твой капитал и не под руку он мне, – слать Господи, свой достаток есть, – ну, одначе, вижу, что надо тебя приютить в товарищи.
Костик молчал. Он смекал, что Прокудин что-то надумал.
– Выпьем-ка по другому, – сказал Прокудин. Выпили.
– Еще одну.
И еще по одной выпили.
– Только вот что, – сказал Прокудин.
– Что?
– У меня есть до тебя просьба. Да вряд, парень, сослужишь.
– Говори, какая такая просьба?
– А если как сослужишь, то не то, что то есть вот эта конпания, – это: тьфу! – Прокудин плюнул, – а по гроб жизни тебя не забуду. Что хочешь, во всем тебе не откажу.